— Валентин Озеров, — представился гость дознавателям. Те странно переглянулись, вероятно, оценив звучность фамилии и все, что за ней стояло, и быстренько распрощались.
— Весь чай выдули. Может, ждали, что их еще и накормят? — с грустью вздохнула тетушка и, с тоской посмотрев на дно опустевшей чашечки, вылила в рот последние капельки. — Молодые люди, как насчет обеда?
— У меня еще дела, — немедленно отказался Валентин.
— Я провожу тебя к карете, — предложила я, накидывая на плечи вязаную шаль.
Столицу Тевета не зря называли Кленовым городом, с приходом сезона листопадов улицы расцветали желто-красными факелами. Обычно под ногами шуршали листья, и дворники едва успевали сгребать разноцветный ковер на пешеходных мостовых, но в этом году осень зачастила дождями, и в рябких кленовых шевелюрах уже светлели заметные проплешины.
До экипажа шли в молчании. Тин на ходу натягивал кожаные перчатки, а я куталась в шаль.
— Как тебе удалось добраться до дома? — спросил он тихо.
— Как-то, — дернула я плечом, старательно избегая взгляда на него и стуча носком домашней туфли по выступающему камню. На улице гулял сильный ветер, срывал с деревьев ледяные дождевые капли, трепал волосы и одежду.
— Ты была в Абрисе эти сутки?
Я резко вскинулась и посмотрела в его бледное лицо, вдруг заметив темные круги под глазами.
— Нет. — Пауза оказалась слишком долгой, чтобы он поверил моей лжи. — Да и как бы я туда попала?
— Мои люди нашли выжженный круг в лесу. Оттуда явно кто-то перемещался.
И хотя я понимала, что чем яростнее огрызаюсь, тем подозрительнее оно выглядит, все равно спросила:
— Почему ты говоришь так, как будто обвиняешь меня в чем-то?
— Я не обвиняю, Лерой. — Тин покачал головой, а потом осторожно, пальцем в кожаной перчатке убрал мне за ухо выбившуюся от ветра прядь волос. — Я до смерти испугался. Кстати, в участке сказали, что опознание тела проводил ваш сосед по дому? У вас появился сосед?
— Подселили кое-кого, — туманно отозвалась я. — Преподавателя. Он единственный был в доме, когда ночью пришли стражи. Ну, ты езжай…
Он усмехнулся, догадываясь, что его просто выставляют, чтобы не отвечать на неловкие вопросы.
— Иди в дом, потом поеду.
— Ладно, — согласилась я и быстренько посеменила к крыльцу.
— Лерой, постой! — позвал Тин, заставив меня оглянуться.
Он подошел стремительной походкой, на ходу снимая перчатки.
— Что случилось? — удивилась я.
Без предупреждения, он обнял мое лицо теплыми ладонями, а потом прижался горячими губами к моему лбу. Не знаю, было ли в планах у Тина ошеломить меня, но я вытаращилась на него, как баран на новые ворота.
— Что это было?
— Не знаю. — Он одарил меня полуулыбкой. — Что это было?
В ответ я очень по-умному хлопнула ресницами. Нет, когда он полез ко мне целоваться по-взрослому, то было хотя бы ясно, как реагировать, но сейчас ему действительно удалось сбить меня с толку, не вмажешь же по лицу за детский чмок в лоб. И, наверное, я была ужасным человеком, если невольно вспоминала прошлую ночь, невыносимо нежный поцелуй Кайдена, и то, как неистово, до боли, сжималось сердце.
— Увидимся, Лерой. — Валентин едва заметно щелкнул меня по носу.
— Ага, — промычала я в ответ, а когда он повернулся спиной, то, сама от себя не ожидая, потерла лоб ладонью, как будто прикосновение мужских губ оставило отпечаток, точно след от губной помады. Краем глаза я заметила, что на окне первого этажа шевельнулась занавеска. Видимо, за нашим странным прощанием следила тетка Матильда.
— Я за вами подглядывала, — без стеснения заявила она, проходя мимо. — Мне не нравится Валентин Озеров. Он играет с тобой.
— Знаю.
До вечера я заперлась в отцовской библиотеке и изучала книги о параллельном мире, пытаясь найти хотя бы упоминания про Сердце Абриса или о двуликих, но складывалось ощущение, будто сами абрисцы слыхом не слыхивали ни о том, ни о другом.
Когда ко мне заглянул отец, то вдруг стало ясно, что в комнате давно царят грязноватые сумерки и холод — я не зажгла свет и забыла пробудить руну тепла. Папа щелкнул пальцами у светильника, и все лампы на стене одновременно вспыхнули, заливая библиотеку белым светом.
— Я получил подтверждение от профессора Вудса, завтра он ждет тебя, — произнес он, плотно закрывая за собой дверь.
— Спасибо, — отозвалась я.
После вчерашнего возвращения мне пришлось рассказать ему почти про все: про темную руну, про странности, происходящие с даром Истинного света и даже про невольное путешествие в Абрис.
— Что изучаешь? — спросил он, вытаскивая с полки толстый том по истории Тевета.
— Ты когда-нибудь что-нибудь слышал о Сердце Абриса?
Он задумался, а потом покачал головой:
— Не приходилось. Абрисцы, вообще, очень скрытные, когда дело касается магии. В Тевете магическим светом владеют абсолютно все, там — только избранные. Они занимают верхушку, и зачастую обычные люди сами не разбираются в рунах родного мира.
Некоторое время папа молчал, и вдруг стало ясно, что он собирался сказать нечто важное, но просто не знал, с чего начать.
— Говори уже, не томи, — пробурчала я, закрывая книгу.
— Подумай над тем, чтобы сделать перерыв до осени, — вдруг огорошил он меня. — Я думаю, что тебе нужна пауза. Приведешь в порядок магический свет, обдумаешь будущее. Ты же знаешь, что тебя всегда ждут в Королевской Академии. Ты ведь не хочешь переводиться из-за Валентина?
— Глупости, — фальшиво усмехнулась я.
— Ты увлечена им.
Вот он наступил неловкий момент, когда без двух седмиц совершеннолетняя девица неожиданно вынуждена говорить с отцом «про мальчиков»!
— Я переросла влюбленность к Валентину Озерову еще в старших классах лицея и выбрала университет из-за программы по артефакторике.
Лгунья! Если бы Тин не надумал переехать из столицы в провинцию, я бы, не сомневаясь ни на мгновение, приняла бы приглашение от Королевской Академии и сейчас создавала бы магию в лучшей артефакторной учебной лаборатории в Тевете. Но моя первая любовь, не колеблясь ни денечка, умотал на малую родину. Сейчас, когда наваждение Валентином Озеровым прошло, я поняла, как было глупо выбирать университет только из-за парня, но сам того не подозревая, он привел меня к Кайдену. Точно неизбежность! Наверное, стоило поблагодарить Тина и угостить хорошим обедом.
— Так ты подумаешь насчет перерыва?
— Подумаю, — вздохнула я, чтобы его успокоить. Ночью, после тяжелого разговора, он закрылся в кабинете, накачался виски, как бывало во времена маминой болезни, а потом плакал, тихо и горько, так могли плакать только убитые горем отцы дочерей, попавших в огромные неприятности.
