В дверь постучались, и в библиотеке появилась тетушка. В руках она несла коробку.
— Тебе принес посыльный. — Матильда протянула посылку мне.
— От кого? — удивилась я. В столице друзей у меня не осталось.
— Тебе лучше знать, — усмехнулась тетка и, прежде чем выйти, объявила:
— Скоро будем ужинать. И не смейте приносить в столовую макулатуру!
«Макулатурой» она бесцеремонно называла книги. После смерти мамы трапезы в нашем доме проходили в гробовом молчании, способном отбить аппетит даже у человека, месяц проголодавшего в Выжженных пустошах. Я ела, как правило, уткнувшись в какой-нибудь учебник по магической физики или алхимии, а отец — в исторический альманах. Уважение и к еде, и к теткиным усилиям проснулось во мне чуть позже, после нашего с отцом переезда в Кромвель, тогда стало ясно, что без Матильды и ее стряпни нам грозит голодная смерть.
Внутри коробки лежала тонкая пластина из белого камня размером с женскую ладонь. Артефакт позволяющий передавать сообщения на расстоянии, просто записав их на поверхности пластины, я встречала только в дорогущей магической лавке, куда обычно захаживали исключительно представители высшего общества. Ну, и Тин меня затащил ради нового стило, к сожаленью, безвозвратного потерянного в разграбленной карете на дороге между Кромвелем и столицей. Я считала, что придумка штуковины принадлежит теветским артефакторам, но круг рунической вязи в углу пластины был образован незнакомыми символами и на осторожное касание отозвался красноватым сиянием темной магии.
— Что там? — вероятно, заметив подозрительную вспышку, полюбопытствовал отец.
— Безделица от Валентина, — выпалила я, поспешно закрывая крышку и пряча абрисскую вещицу от чужих глаз.
Закрывшись в спальне с розовыми стенами и моделями артефактов на полках, на которых девочки обычно хранили фарфоровых кукол, я уселась за письменный стол и вытащила почти невесомую платину из коробки. На дне пряталась сложенная вчетверо записка:
«Скучаю».
В отличие от моего, у Кайдена был четкий, понятный почерк.
Едва руна разгорелась, как белая глянцевая поверхность приобрела матовость, характерную для листа обычной бумаги, и немедленно появилась первая надпись на абрисском языке:
«Лера, ты в порядке?»
С глупой широкой улыбкой я вытащила из ящика стола старенькое ученическое стило, перечеркнула послание, отчего оно немедленно исчезло, и нацарапала по-теветски:
«Ты в Тевете?»
«Нет».
«Жаль».
«Что-то случилось?»
«У меня есть новость».
«?!»
«Я до смерти в тебя влюблена».
По-моему, для столь откровенного признания было написано слишком неразборчиво, просто как курица накарябала левой лапой, хоть печатными буквами пиши.
***
В кабинете профессора Оливера Вудса, в противовес моим ожиданиям, пахло не здравницей, а густым ароматом кофе (он ведь в курсе, что абрисские товары в Тевете запрещены?), а на стенах вместо портретов и пейзажей висели заключенные под стекло изображения темных рун, причудливых и многообразных. Мебель стояла на уважительном расстоянии, вероятно, чтобы легко проезжало инвалидное кресло.
Сам теветский абрисец, сидевший напротив меня, оказался абсолютно лысым тщедушным человечком и терялся на фоне высокой деревянной спинки. Кожа выглядела пергаментной, сероватой, руки заметно дрожали от старости, но взгляд темных до жути молодых глаз словно буравил во мне дыру. Я невольно выпрямляла спину, словно снова оказалась в младших классах лицея, а строгая преподавательница отвешивала шлепки линейкой по плечам, если замечала, что кто-то сутулился.
— Что ж, госпожа Уварова. — Профессор сцепил пальцы в замок. — Как правило, в случаях, похожих на ваш, я предлагаю угнетать магический свет, чтобы не возникало проблем, но вы артефактор. Откровенно сказать, даже я пользуюсь тем замечательным дорожным сундуком без дна.
— Вы пользуетесь мануфактурной моделью, — спокойно парировала я. — В прототипе мне удалось решить проблему веса, но это оказалось слишком сложным для массового производства…
Проклятье? Что я несу? Совершенно точно, когда я нервничала, как сейчас, мне стоило пить не валерьяновую настойку, а травки для немоты, чтобы уж из моего рта не вылетело ни одного ненужного слова.
— Извините, — краснея, пробормотала я и, взяв со стола стакан с водой, отпила маленький глоточек, но тут же поперхнулась, как назло.
Профессор понимающе улыбнулся.
— В вашем случае, Валерия, остается только одно средство — держаться подальше от всего, что связано с параллельным миром, и уж точно от темных рун. Свет перестанет набирать силу, и вы, в конечном итоге, научитесь им управлять, как это происходит с боевыми магами.
— Забавно, что ваш коллега из Кромвеля провел такую же параллель, — нервно улыбнулась я.
И тут случилось совершенно неожиданное. Ловко управляя инвалидным креслом, профессор подъехал к горящему камину и, вытащив из кожаной папки все бумаги с моей историей болезни, швырнул их в огонь. Листы мгновенно начала темнеть и съеживаться, стремительно превращаясь в пепел.
— Что вы делаете? — Я точно приросла к дивану.
— Спасаю вам жизнь, милая барышня, — с мягкой улыбкой глянул на меня профессор и бросил в камин последнюю бумажку.
В кабинете на некоторое время воцарилась глухая тишина.
— Я знаю, в кого превращаюсь! — резко выпалила я, сжимая в кулаки ткань платья.
Он повернул голову и остановил на мне внимательный взгляд, выдержать которой оказалось — ох, как — непросто. Пауза длилась и длилась. От волнения в висках стучала кровь.
— Похоже, Валерия, у вас накопилось множество вопросов, и сюда вы пришли за ответами? — наконец, улыбнулся он.
— Да. — Наши глаза встретились. — Мне посоветовали ни о чем не беспокоиться и жить, как прежде.
— Вам сделали очень щедрый дар, позвольте заметить. Если параллельный мир, не дай Светлые духи, узнает о таких, как вы, то финал бывает невеселым.
— И как мне жить, если я меняюсь?
— Справедливый вопрос.
— В таком случае, вы расскажете? Объясните, почему они убивают таких, как я? Двуликих…
— Поразительно, вы только что произнесли это слово — «двуликий» — на чистом абрисском языке. Никакого акцента.
— Простите, я пока не различаю, когда использую их язык. Он звучит для меня, как теветский.
Профессор сложил пальцы домиком.
— Думаю, вы знаете, сколько обязательных ключей* в светлых рунах?
— Один, — машинально ответила я. — Ключ «свет».
— Верно, всего один, и он заставляет руну пробуждаться. Созидательная магия проста и понятна. Она легко подчиняется, особенно обладателям истинного дара, передающегося через поколения. Но темная магия изначально другая по природе. В основу любой темной руны закладывается семь ключей, и каждый из них важен.
