Что со мной не так? Почему я не умею выбирать друзей? Один знал, что о моих болезненных чувствах и тихо подсмеивался в кулак, а другая — все время считала меня снобом. Во рту стало горько от подступившей к горлу желчи.
— Крис, ты моя лучшая подруга, и я уверена, что завтра мы обе отчаянно пожалеем об этом разговоре… Но если ты хочешь портить себе жизнь, то так и поступи, останавливать тебя не стану. Только больше не проси моей помощи, потому что я умываю руки! Не желаю следить за тем, как ты себя уничтожаешь!
Служба уже закончилась, молельщик Озеров читал проповедь о том, что светлых магов отличает от темных человечность. Басовитый голос возносился к куполу святилища и терялся в кроне Древа Судьбы. Выскочив из-за ширмы, я направилась к выходу, яростно стуча каблуками по мраморному полу, и, зашептавшись, народ начал оборачиваться в мою сторону.
До последнего мгновения мне казалось, что Крис попытается остановить меня, потому что четыре года близкой дружбы что-то значат для нас обеих, но она просто позволила мне уйти.
***
День за окном уютной чайной обманно казался погожим, только тепла все равно не было. Часовую площадь озаряло бронзовое, остывшее солнце. Высокая башня отбрасывала длинную ломаную тень. Сильный ветер, расчистивший небо от облаков, хозяйничал на извилистых улочках академического городка. Обсушил мостовые, растрепал облетавшие кроны деревьев, распушил примятые дождями ковры опавших листьев и задал работы дворникам. Народ недовольно держал шляпы, подхватывал полы разлетавшихся одежд, и по огромным лужам разбегалась рябь, точно по потревоженной ветром озерной глади.
Дожидаясь Тимофея, я переписывалась с Кайденом, но предусмотрительно прикрывала ладонью темную руну, каждый раз вспыхивающую розоватым отблеском, когда приходило очередное сообщение из Абриса.
«С подругой помирилась?» — спрашивал он.
Утром я отправила Крис записку, что готова ее прикрыть, но посыльный вернулся с нераспечатанным конвертом.
«Она делает вид, что мы незнакомы».
«Как ты выбираешь круг общения?» — менторским тоном уточнил он, словно сказал мне на ухо.
— Сказал человек, морочивший мне голову почти месяц! — раздраженно фыркнула я, приблизив магический планшет к губам, как будто Кай мог через руну услышать мое недовольное ворчание.
Тут в чайной, окутанной ароматами бергамота, лимонграсса и мяты, засквозило от раскрытой двери, и в обеденную залу вошел Тимофей с букетом из пяти белых мохнатых астр в руках. Следом за ним вплыла дама с объемной сумкой на локте и в драповом пальто с воротником из лисы, настоящей, выпотрошенной и, очевидно, когда-то бегавшей по лесам Тевета.
Тима, между тем, остановился, поправил очки. Торчащие уши покраснели от уличного холода, взгляд был растерянным.
— Кай, как хорошо, что ты меня сейчас не видишь… — обреченно вздохнула я, когда взгляд очкарика остановился на мне, а на прилизанной макушке вдруг восторженно затопорщилась прядка.
А через мгновение у меня самой встопорщились волосы на голове, притом все разом, потому как дама двинула следом за Тимофеем. И без представлений стало ясно, что он явился в компании своей матушки. Хотелось верить, что просто не сумел отбить абрисский фолиант у родительницы, а потому доставил их, в смысле, родительницу, книгу и мертвую лису прямохонько в чайную.
— Здравствуйте, — поднялась я из-за стола, чтобы отвесить госпоже Доходяга вежливый поклон.
— Сидите, сидите, — отозвалась она и приказным тоном указала сыну:
— Чего замер? Подари девочке цветочки.
Тима сделал попытку сунуть мне букет, и пару секунд, усыпая пол лепестками, мы передавали веник из рук в руки с обоюдным желанием от него избавиться. Похоже, для нас обоих ноша была непосильной.
— Не стоило, — сдалась я, все-таки принимая астры, но тут же отложила их на край стола, как будто венчики, похожие на мохнатые шары, обжигали, как борщевики.
— Это моя мама, — протянул парень. — Мама, это Валерия.
— Много слышала о вас от Тимошеньки, — усаживаясь на отодвинутый сыном стул, объявила та. — Можете называть меня «мама».
Милая девочка, то есть я, икнула и, плюхнувшись обратно на свое место, прихлебнула остывший чай. Пристроился и Тима. За столом повисло натужное молчание, которое попытался разбавить подавальщик, но быстро смылся вглубь чайной, отосланный рукой госпожи Доходяга.
— Вы, дети, общайтесь, — наконец, предложила она. — Не обращайте на меня внимание.
На мой вопросительный взгляд Тима покраснел и вымолвил:
— Книжка у мамы в сумке.
Выходило, что сочинения абрисского переселенца стали заложниками.
— Валерия, — вдруг вымолвила женщина, — так, где вы живете в Кромвеле? Арендуете комнаты?
— Дом у университета, — кивнула я, заметив, как она недовольно поджала губы.
— А в столице?
— У нас особняк.
— Хорошо-хорошо. — Она постучала пальцами по столу и все-таки уточнила для ясности:
— То есть, проблем с жилплощадью нет? В каком же квартале?
— Чистых прудов.
— Вот как. Чистые пруды? Те, что недалеко от Королевского сада? Я как-то гуляла по этому району. Очень живописное место. И кленов много…
Я зачаровано кивнула, почему-то глядя на лису, теперь казавшуюся ужасно несчастной.
— Не поймите неправильно, — спохватилась матушка. — Я о вас много слышала, но не только хорошее. Да и девочки сейчас такие стали… Знаете… На все готовенькое хотят прыгнуть. Им и дом подавай, и лису на воротник, и карету с гнедой. Кстати, у вас есть лошади?
— Нет, — не понимая, почему продолжаю отвечать на вопросы, отозвалась я и снова нервно отхлебнула чай.
— А карета?
— Мама, зачем им карета, если у них нет лошадей? — громким шепотом, отгородившись от меня ладонью, пробормотал Тима.
У меня закончился чай, и запивать госпожу Доходягу, в отличие от своего сухопарого сына, казавшуюся чрезвычайно здоровой и сытой, стало нечем.
— Тимошенька, закажи девочке еще чайку, — приказала она, заметив, как я с тоской разглядываю дно опустевшей кружки.
— Мне ничего не надо! — от испуга, что семейство воспримет чай, как согласие отписать родительский особняк, подскочила я.
— Да, не стесняйтесь, Валерия, — отмахнулась она, а когда сын поднялся, то заметила:
— Только монетки раздели, чтобы мы за свое заплатили. Мы же во время пришли…
В мою сторону была послана улыбка, мол, ну, вы же понимаете, Валерия, нечего было приходить раньше и распивать дорогущие напитки. Я вдруг почувствовала, что бергамотный аромат встал поперек горла, а потому выдавила:
— Я ничего не хочу.
