Пеньки на самом деле по периметру ямы были. Сама яма не глубокая, не яма, а впадина, словно с высоты грохнулся огроменный такой каменный шар, отскочил, а след остался. И обгорел немного еще. Или вымерз. Не понять.
– Пеньки – это очень важно, – стал рассказывать Дюшка. – Понимаешь, при подпространственном переходе есть некоторый шанс оказаться внутри массы материи, поэтому, прежде чем завершить переброску, надо расчистить точку назначения. Обычно это делают с помощью плазмы, она похожа на шаровую молнию…
Я стал демонстративно не слушать, но Дюшку это не смутило, и он мне еще долго и вкрадчиво рассказывал. Про особенности нуль-транспортировки, искажения пространства, про глубинные сканеры материи, и квантовые эффекты, и какой-то миноносец американский, про который в «Уральском следопыте» писали, – не хотел ведь слушать – про одну старушку из Коткишева, которая пошла по грибы, а вернулась через тридцать лет ни на день не постаревшей, а нейтрино вообще на своем пути ничего не замечает.
– Смотри, рубль олимпийский! Сегодня на сдачу дали, – ткнул меня Дюшка в бок.
Я очнулся от его галактических мечтаний. А Дюшка продемонстрировал рубль, действительно олимпийский.
– Повезло, – сказал я.
– У меня уже почти все есть, – сказал Дюшка. – Собираю потихоньку.
– Зачем?
– Пригодятся. Сейчас на сдачу дают, а потом подорожают.
Дюшка убрал рубль и спросил:
– Что делать-то будем?
– То есть?
– Они не туристы, они здесь уже живут. И ситуация не очень хорошая.
Тут я не спорил, Дюшка прав. Это уже не просто странно, это опасно. Конечно, про пистолет Дюшка завирает, про пришельцев я лучше молчу, но вот «Ява»…
В конце концов, это опасно. Для этих ребят в первую очередь опасно. Ладно, мы знаем, так и продавщицы тоже знают. И вот они наверняка разболтают про «Яву», слух-то пойдет, а у нас на Восьмом заводе две бригады химиков, между прочим. Они вполне могут посчитать эту парочку легкой добычей, прибьют, в старицу бросят, ищи потом.
– Надо все-таки сообщить Кондратьеву, – сказал я.
– Ты же сам говорил, что он нас на учет поставит, – напомнил Дюшка.
– Учет не учет, а положение нехорошее. А если химики их решат ограбить? Сейчас по городу болтовня про мотоцикл пойдет, кто-нибудь да решит их пощупать…
– Точно, – сказал Дюшка. – Это может быть, может. Папка говорил, что Бачурин как раз с зоны откинулся… Да я сам его видел, ходит как волк, зыркает по сторонам, весь в наколках…
– Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно.
– Как? Вот так просто прийти… Или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка как раз есть…
– Не знаю, как сообщить.
– Давай так, – начал Дюшка. – Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра.
– Почему послезавтра?
– А завтра мы сами за ними посмотрим.
Дюшка подмигнул.
– Как это? – спросил я.
– Понаблюдаем, – пояснил Дюшка. – Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного?
– Некрасиво, – возразил я. – Подглядывать.
– Подглядывать – некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать.
– Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина?
Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор.
– Топор возьму, – сказал он. – И винтовку. Ты же хорошо стреляешь.
– Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь…
Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «Запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся.
– В ухо ему стрельнешь, – посоветовал Дюшка. – А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано.
Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину…
– Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас.
Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Пионерской в зеленом доме.
– Погоди, Вадь! – Дюшка схватил меня за руку.
– Что еще?
– Погоди! – Дюшка замотал головой. – Да успеем мы Кондратьеву все рассказать…
Я направился в сторону Пионерской.
– Это ведь тайна! – зашептал Дюшка. – Настоящая тайна, ты понимаешь? Ну, вот мы живем и живем, одно лето скучное, другое лето еще скучней, и тут вроде бы тайна. А ты собираешься Кондратьеву все разболтать?
Я спорить с Дюшкой не собирался, я все уже решил.
Вообще-то стоило родителям, наверное, рассказать, прежде чем к участковому идти, но родители разохались и распричитались бы. Мама стала бы по стенам бегать, отец по столу ладонью стучать и шептать, что это все из-за Дюшки, из-за его вредного влияния, он охламон, даром, что мать в школе работает. Начались бы разговоры, разговоры – что не надо водиться с Дюшкой, что это сомнительное знакомство, что ничему хорошему он не научит и так далее…
– Зря я тебе все рассказал, – бормотал Дюшка. – Надо было одному идти. Я думал, что ты нормальный, а ты как все, лишь бы чего не случилось…
Всю дорогу до дома Кондратьева Дюшка уговаривал меня. Опять бубнил про тайну, про то, что такое бывает раз в жизни, про то, что нельзя упускать возможность, вот он читал книжку – там один человек побоялся и упустил возможность, ему надо было встать во весь рост, а он остался сидеть, и с тех пор ничего в его жизни хорошего не случилось, только морось дождевая, да мокрицы по углам, Кондратьев подождет.
– Нельзя так жить, – продолжал Дюшка. – Ты как премудрый пескарь, все в норе сидишь…
Я ему напомнить хотел – про то, как нас на Новый год возле деревяшки пэтэушники остановили, мы с Ванькой Строговым копейки в кулаках зажали и по шее стали зарабатывать, а Дюшка тихом за угол, да и сбежал. Но не стал напоминать.
Дюшка даже попробовал меня постращать немного, сказал, что дружить со мной не станет, если я расскажу все Кондратьеву. Этого я особо не опасался, если я не стану с Дюшкой дружить, то и остальные не станут, так что меня этим не запугать.
Но тот день был Дюшкиным днем. Мы выбрались на улицу Пионерскую к зеленому дому участкового, но оказалось, что самого Кондратьева дома нет. А рассказывать о том, что случилось, его жене, было глупо. Поэтому мы отправились обратно.
На обратном пути Дюшка доказывал, что это неспроста. Вроде как судьба подсказывает нам, шепчет в ухо. Я ответил, что судьбе не доверяю, и вообще это предрассудки, Дюшка напирал, что не предрассудки.
