Отправились на скамейки, во двор.
По пути Ярослав спустился в погреб и притащил в корзине пять тяжелых жестяных банок латунного цвета.
– Я же говорил – настоящие! – сказал Ярослав.
Это были реплики консервов, оставленных бароном Толем на Таймыре в 1900 году, пролежавшие в вечной мерзлоте полтора века и сохранившие все питательные свойства, а по свидетельствам некоторых ценителей, и приумножившие их.
Уселись за стол.
– «Щи с мясом и кашею», – прочитал Ярослав этикетку. – Одна тысяча восемьсот девяноста девятаго году…
Ярослав разорвал банку, вывалил провизию в алюминиевую миску. Старинные консервы выглядели изрядно пожухло, но пахли удивительно неплохо, на запах слетел с чердака проголодавшийся Лютер.
– Стоп! Мы же договорились – никаких реплик, только реализм! – немедленно возмутился он. – Ярс, ты же сам об стену бился!
– Реплика и есть реализм! – возразил Ярс. – Тут все до последней молекулы абсолютно аутентично!
Они поспорили: реплика есть новодел по форме или все-таки по сути? С точки зрения современной физики, безусловно, новодел – на этом стоял Лютер. Ярослав давил онтологически, напоминая, что все вещество Вселенной суть пепел Большого Взрыва, то, что молекулярная структура сформирована сейчас, отнюдь не аргумент. Тушенка есть продукт…
– А разогреть ее нельзя? – перебил я.
Ярослав поморщился, и я испугался, что сейчас он скажет, что барон Толь употреблял консервы исключительно вприкуску со льдом, однако Ярослав так не сказал. Он вытащил из нагрудного кармана плоский предмет, напомнивший портсигар, раскрыл. Оказалось, что это не портсигар, а небольшая спиртовка, Ярс смонтировал ее и собрался поджечь. Достал из другого кармана коробок спичек, бескомпромиссно аутентичный, однако несколько помятый.
Ярослав подышал на спички.
То ли спички размокли, то ли искусством их поджигания Ярс обладал в недостаточной степени, так или иначе, потратив пять минут и коробок, Ярослав ничего не добился.
– Может, огниво? – Лютер снял с шеи огниво.
– Огнивом любой черпак может, – отклонил Ярослав. – Пилот же не ищет легких сухопутных путей. К тому же у меня все предусмотрено… – Ярослав достал из кармана особую спичку, крупнокалиберную, похожую на небольшую зеленую бомбу на палочке.
– Давай лучше огнивом, – предложил я. – А вдруг…
Но Ярослав решил упорствовать в своих спичечных упражнениях. Он поправил на спиртовке банку каши, подышал на спичку интенсивнее, затем чиркнул спичкой о ботинок. Раз. Ничего.
– Отсырела, – с облегчением выдохнул Лютер.
– Это егерская спичка, – заметил Ярослав. – Она не может отсыреть, я сам ее сделал. По старинным рецептам…
Кто бы мог сомневаться.
Ярослав чиркнул во второй раз.
Я не особо был знаком с принципом работы егерских спичек, но представлялось, что они все-таки действуют несколько иначе. Во всяком случае, не взрываются. Спичка, изготовленная Ярославом, взорвалась. Хорошо взорвалась, огненными каплями в разные стороны. Больше всего досталось самому Ярсу, крупный кусок спички угодил ему в левое ухо и некоторое время горел на нем.
– Фосфору в состав слишком много добавил, – прокомментировал Лютер. – Бывает.
Покатавшись немного по земле, Ярослав успокоился и сказал, что такое частенько случалось и с настоящими спичками, что говорить – технология несовершенна, он потрогал обожженное ухо пальцем.
– Это у кого-то руки несовершенны, – намекнул Лютер. – Чересчур гипертрофированы… Огниво?
Но в тот день Ярослав не собирался сдаваться.
– Обойдусь без огнива, – заявил он.
После чего вытянул из деревянной кобуры «маузер», а со дна кобуры несколько патронов.
– Сейчас пороху добуду, – пояснил Ярс. – Сейчас…
– Не стоит, – Лютер попробовал воззвать к разуму. – Поедим так, всыромятку, туча лезет…
Я его понимал. Рисковать ушами больше не хотелось, поэтому мы с Лютером солидарно высказались за поедание запасов барона Толя в холодном виде.
– Ярс, есть уже охота, – добавил Лютер.
– Некоторые считают, что экспедиция барона Толя провалилась как раз из-за этого, – пробурчал Ярс. – Питались неразогретыми консервами.
– Ерунда, – махнул рукой Лютер. – Их сожрали гигантские полярные медведи, все знают.
– Потому что они не разогревали консервированные щи! – парировал Ярослав.
Печально сплющил пальцами и отбросил в сторону патрон, с разочарованием засунул «маузер» за пояс и раздал нам деревянные ложки-самоструги.
– От холодных щей случается черная ипохондрия, – Ярослав постучал ложкой по лбу. – Надо быть осторожнее.
После чего он разорвал еще две банки, Лютеру и мне. И приступили к обеду.
«Щи с мясом и кашею» оказались вполне съедобным блюдом. Вкусным и в неразогретом виде. Ярослав ел жадно, роняя с ложки на штаны кашу и капусту, тут же подбирая и забрасывая в рот. Лютер, глядя на это варварство, заметил, что Ярославу, как радикальному пуристу и ценителю всего подлинного, не пристало с таким видимым удовольствием поглощать реплицированные консервы, поскольку это нарушает пуристические догмы и оскверняет ортодоксию, или Ярослав пурист только в вакации?
Ярослав отвечал, что пурист он всегда, но в каникулы гораздо пуристичнее, чем, допустим, в мартовские иды. А вообще-то Лютеру, как десантнику и Страдивари бронзовых свистулек, стоит помнить: репликация – это тебе не матричная печать, это технология совсем другого порядка, это практически волшебство, колдовство, магия…
Они спорили, как часто спорили за едой, а я смотрел на тучу. Не нравилась мне она. На губку похожа, набрала воды над заливом и теперь прет к нам, порадовать дождичком. А я дождичек не люблю, я за солнце. Туча приближалась, пожалуй, минут через двадцать она зависла бы над замком, но этого не случилось – из неба вывалился ховер.
Ховер поравнялся с тучей, рассек ее и рванул к замку на практически звуковой скорости. Туча разъехалась на две неравные части, перемычка между ними натянулась, но не лопнула вовсе, и теперь туча ползла на нас, похожая на чугунную гантель.
– Да уж, – сказал Лютер.
– Определенно, – согласился Ярослав.
Ховер падал. У меня нет допуска на управление, но даже я знаю, что заходить на посадку надо по глиссаде. А садиться приемом «кровь из носу» могут или те, кто вовсе летать не умеет, либо…
Курсанты Академии Циолковского.
Кажется, Лютер и Ярослав тоже это поняли – они перестали смеяться и мрачно переглянулись, предчувствуя.
Впрочем, через секунду, когда ховер опустился ниже, и я тоже понял – на брюхе машины скалилась острыми зубами озорная оранжевая тыква.
