Мы углубились в заросли, и я вытянула руку, позволяя пальцам скользить по хрустальным лозам и кварцевым лилиям. Каждое прикосновение отдавалось в сердце ободряющим шепотом.
– Люблю сады.
– Серьезно?
Я кивнула:
– Мне нравится наблюдать, как всходят ростки… Знаю, странно, учитывая, что я выросла на войне.
Викрам покосился на меня:
– Ничего странного. Почему бы не жаждать жизни, когда вокруг только смерть? Если бы ты могла вырастить в своем саду что угодно, что бы это было?
– Мечи.
– Стоило догадаться, – фыркнул он.
– Создание меча – процесс крайне трудоемкий. Будь возможность вытаскивать их из земли с уже наточенным клинком и идеальным балансом, я бы только порадовалась, как и мои кузнецы. Еще бы попробовала вырастить гулаб-джамун, – призналась я. Нет ничего лучше этих теплых, пропитанных сиропом сладостей. – Вот бы просто срывать готовые шарики с дерева и есть.
– Свирепая и милая, – покачал головой Викрам. – Жуткая девчонка.
– Не ври, я тебе нравлюсь, – поддразнила я.
– Не смог бы солгать, даже если бы попытался, – тихо отозвался он.
В конце тропинки висела табличка из слоновой кости с надписью:
Что угодно может вырасти вновь.
Каждое слово было лучом света. Они просочились в меня, разгораясь и расширяясь, пока буквы не изменили форму и направление и не воскресили мои надежды. Я закрыла глаза, и вдруг почудилось, что рядом стоит Майя, что руки ее успокаивающе сжимают мои плечи, а сумрачно-темные глаза наполняются тревогой. Покидая сад, я уносила свет этих слов с собой.
В пятом и последнем коридоре с золотого потолка свисали пустые птичьи клетки, выстраиваясь в сверкающую решетку. Дверцы их были распахнуты, точно готовые захлопнуться пасти. Здесь царила тишина, а вот из темной комнаты в конце коридора доносился шорох. Шорох множества яростно бьющих по воздуху крыльев. Мы подошли ближе, и я вцепилась в Викрама. В комнате кто-то ждал.
Кубера.
Он сидел на полу, скрестив ноги. Я огляделась, но больше никого не увидела. Запрокинув голову, Кубера разглядывал парящих над ним птиц. Я шагнула назад, готовая быстро уйти.
– Приветствую, участники, – вдруг заговорил Владыка сокровищ. – Не желаете тоже поздороваться?
Я выпустила руку Викрама, и мы оба поклонились.
– Мы не хотели вас тревожить. Вы казались таким задумчивым.
Кубера усмехнулся:
– Просмотр историй всегда заставляет меня задуматься.
Я нахмурилась. Он же рассматривал птиц? Правда, птицы были странные. В полете они меняли форму, с каждым взмахом крыла перекидываясь в новый цвет. Было невозможно проследить за кем-то конкретным в этом бушующем море перьев. Над собой я увидела дрозда-рябинника с бриллиантовым гребешком. Над снежно-белым брюшком искрились золотые и коричневые перья, которые вдруг затрепетали, сжались, и в следующий миг птица превратилась в воробья. Кубера хлопнул в ладоши, и звук громом разлетелся по затемненному залу. Все птицы замерли в полете. Даже крылья не шевелились.
Кубера напел несколько нот, и из общей массы вырвалась изумрудная колибри и юркнула к нему на ладонь. Он жестом подозвал нас ближе.
– Каждая из них – история, – объяснил Владыка, указывая на птиц. – Видите, как они меняются по ходу рассказа? Это отражение событий. К примеру, вот это история вашей встречи с вишканьями.
Он подбросил колибри вверх, и шелест ее крыльев внезапно рассыпался в воздухе искрами образов… Викрам у стола Торжества Преображения, сверкающий в шелке шатра рубин.
– Но это лишь одна история, – продолжил Кубера.
Затем схватил колибри, прошептал ей что-то и, согнув ее крылья под новым углом, вновь подбросил. Теперь у птицы был павлиний хвост, а в дымке образов Ааша пряталась в комнате возле рубина, глядя вокруг огромными жадными глазами и поглаживая пальцами голубую звезду на шее.
– Вот видите, – сказал Кубера. – Ничто никому не принадлежит. Даже эта история не ваша, хотя вы можете цепляться за нее всеми зубами и когтями своего разума.
Я наблюдала за кружащей над нашими головами птицей. Чем выше она поднималась, тем сильнее менялись образы, теперь уже повествуя об иномирце, который променял год жизни на шанс увидеть мертвую возлюбленную через способности вишканий, но был вынужден бежать, когда шатер содрогнулся от нашей с куртизанками схватки. А я ведь даже не задумывалась о посетителях шатра, уверенная, что все они лишь ищут удовольствий.
– Истории безграничны и бесконечны, изменчивы и неуловимы, – произнес Кубера. – Это истинное сокровище, а значит, самое дорогое, что у меня есть. Каждый участник Турнира дарит миру новую сказку, изливает немного магии обратно в землю. Только это и останется, когда время облачится в наряд новой эпохи и Иномирье запечатает свои двери. Сами увидите. Если доживете.
– Даже те, кто умирает? – спросила я чуть резче, чем собиралась.
– Что за история без капли смерти? – ухмыльнулся Кубера. – Мне всегда нравились байки о сломленных влюбленных, что бродят по городам и весям, поют о горе и разлуке да тоскуют о следующей жизни, когда смогут воссоединиться с потерянной половинкой. Такие сказки делают остальных счастливее. Заставляют благодарить небеса, что с ними ничего подобного не случилось. Люблю доставлять людям радость!
Он вновь хлопнул в ладоши.
– Что ж, не буду вас задерживать. Наслаждайтесь гуляньями. А если ни на что больше не способны, подарите мне историю, которую стоит рассказать. Стоит сохранить.
Когда мы уходили, я крутила его слова и так и эдак. Кубера, похоже, хотел извлечь из наших испытаний хорошую байку, но кое на чем он не стал заострять внимание: у историй нет хозяев. История могла сломать кости, отрастить крылья, взмыть ввысь и исчезнуть так быстро, что ты и моргнуть не успеешь. Значит, мы не шагали по проторенной тропинке. Значит, мы каждым шагом создавали собственный путь.
22
Не трогать
Ааша
Ночью Ааша не спала. Вместо этого она прокралась в дальний конец каменной тропы, что соединяла шатер куртизанок с бурлящим ручьем. По сторонам мерцала манящая ярко-зеленая трава. Пальцы ныли от желания коснуться земли. Будет ли трава твердой и холодной, как стекло? Или прогнется как нить паутины, мягкая и хрупкая, прежде чем внезапно смяться под ладонью? Предыдущий опыт чуть унял болезненную тягу. Любое живое существо, к которому Ааша прикасалась, чернело и сморщивалось. Она даже не смела окунуть ноги в воду из страха за какую-нибудь невидимую живность.
Ааша встала и побрела обратно к шатру. Вскоре ей предстояло встретиться с Гаури и ее спутником. С людьми! От мыслей об этом в груди назревало волнение. Прошлым вечером она не могла отвести глаз от Гаури. Такой напряженной, хрупкой и безрассудной. Ааша хотела выглядеть так же. Хотела выглядеть живой.
