— Хорошо. Я запомню.
— И если при других я покажусь вам жестоким, насмешливым или равнодушным, простите меня, дитя. Я должен играть свою роль, и вы делайте то же самое. Один неверный шаг — и наши головы окажутся на стене рядом с головой вашего отца.
— Я понимаю, — кивнула она.
— Вы должны быть храброй и сильной… и терпеливой, терпеливой прежде всего.
— Я буду… но, пожалуйста, постарайтесь устроить это побыстрее. Мне страшно.
— Мне тоже, — слабо улыбнулся сир Донтос. — А теперь вам пора идти, пока вас не хватились.
— А вы не пойдете со мной?
— Лучше не надо. Нас не должны видеть вместе.
Санса пошла было… но вернулась и поцеловала Донтоса в щеку, закрыв глаза.
— Мой Флориан. Боги услышали мою молитву.
Она побежала вдоль реки, мимо маленькой кухни и через свиной двор. Хрюканье свиней в загонах заглушало ее шаги. Домой. «Он хочет увезти меня домой, он защитит меня, мой Флориан». Песни о Флориане и Джонквиль она любила больше всех остальных. И Флориан тоже был некрасив, хотя и не такой старый.
Она стремглав неслась вниз по лестнице, когда откуда-то сбоку выскочил человек, и она врезалась прямо в него. Железные пальцы стиснули ей запястье, не дав упасть, и хриплый низкий голос сказал:
— С этих ступенек падать долго, пташечка. Хочешь убить нас обоих? — Смех у него был, как пила по камню. — Я верно угадал?
Пес.
— Нет, милорд, что вы. Прошу прощения. — Санса отвела глаза, но поздно: он видел ее лицо. — Отпустите, вы делаете мне больно. — Она попыталась вырваться.
— А почему это пташечка Джоффа порхает по лестницам среди ночи? — Она не ответила, и он встряхнул ее. — Где ты была?
— В богороще, милорд, — сказала она, не посмев солгать. — Я молилась… за моего отца и за короля, чтобы с ним не случилось худого.
— Думаешь, я настолько пьян, что поверю тебе? — Пес отпустил ее. Он слегка покачивался, и полосы света падали на его жуткое обожженное лицо. — Ты уже совсем женщина… личико, грудки, да и ростом стала выше… но ты всего лишь глупая маленькая пташка, да? Поешь песенки, которым тебя научили. Ну так спой и мне. Давай. Что-нибудь о рыцарях и прекрасных девах. Ты ведь любишь рыцарей, правда?
Он пугал ее.
— Настоящих — да, милорд.
— Настоящих, — передразнил он. — Никакой я не милорд — не больше, чем рыцарь. Как мне вбить это тебе в голову? — Клиган качнулся и чуть не упал. — Боги, как же я набрался. Любишь ты вино, пташка? Настоящее вино? Штоф красного, темного как кровь — вот все, что нужно мужчине. И женщине тоже. — Он засмеялся и потряс головой. — Напился как свинья, будь я проклят. Ладно, пташка, лети обратно в клетку. Я провожу тебя туда. Поберегу тебя для короля. — Пес с неожиданной мягкостью направил ее вниз по лестнице. Спускался он в мрачном молчании, словно позабыл, что Санса идет рядом.
Дойдя до крепости Мейегора, она с тревогой увидела, что мост теперь охраняет сир Борос Блаунт. Он повернул свой высокий белый шлем, услышав их шаги, и Санса съежилась под его взглядом. Сир Борос из королевских гвардейцев был хуже всех — безобразный собой, с дурным нравом, вечно хмурый.
— Не бойся его, девочка. — Пес опустил тяжелую руку на ее плечо. — Если лягушку раскрасить полосками, тигром она от этого не станет.
Сир Борос поднял забрало.
— В чем дело, сир?
— Засунь своего сира поглубже, Борос. Это ты у нас рыцарь, а я нет. Я королевский пес — помнишь?
— Король уже искал своего пса.
— Пес пил. Это ты должен был охранять короля нынче ночью, сир. Ты и прочие мои братья.
— Почему вы в такой час не у себя в комнатах, леди? — обратился Борос к Сансе.
— Я ходила в богорощу помолиться за здравие короля. — Ложь на этот раз прозвучала более гладко, почти как правда.
— Ты думал, она сможет уснуть при таком-то шуме? — вмешался Клиган. — Что там, собственно, стряслось?
— Дурачье собралось у ворот, — сказал сир Борос. — Кто-то распустил слух о свадебном пире Тирека, и эти оборванцы забрали себе в голову, что их тоже угостят. Его величество возглавил вылазку и разогнал их.
— Храбрый юноша, — дернул ртом Клиган.
«Посмотрим, каким он будет храбрым, когда встретится с моим братом», — подумала Санса. Пес перевел ее через мост. Поднимаясь с ним по лестнице, она спросила:
— Почему вы позволяете людям называть себя псом, а рыцарем не позволяете?
— Собак я люблю больше, чем рыцарей. Отец моего отца был псарем в Утесе. В один осенний год лорд Титос попал между львицей и ее добычей. Львице невдомек было, что она у Ланнистеров в гербе, — она задрала коня милорда и с милордом сделала бы то же самое, но тут подоспел мой дед с гончими. Три собаки погибли, но остальные отогнали львицу. Дед мой лишился ноги, и Ланнистер за это наградил его землями и замком, а сына его взял в оруженосцы. С тех пор у нас в гербе те самые три собаки, на желтом, как осенняя трава, поле. Собака отдаст за тебя жизнь и никогда тебе не солжет. И смотрит тебе прямо в глаза. — Он поддел ее за подбородок, больно стиснув кожу. — Не то что маленькие пташки, правда? Так ты мне и не спела.
— Я… я знаю песню о Флориане и Джонквиль.
— Флориан и Джонквиль? Дурак и его потаскушка. Нет уж, уволь. Но когда-нибудь ты мне споешь, будет тебе этого хотеться или нет.
— Я охотно спою вам.
— Такая красотка, а врать не умеешь, — фыркнул Сандор Клиган. — Ты знаешь, что собаки чуют ложь? Погляди вокруг и принюхайся хорошенько: здесь все лжецы, все до одного, и каждый лжет лучше, чем ты.
АРЬЯ
Взобравшись на самую высокую ветку, Арья увидела между деревьями дымовые трубы. Соломенные крыши сгрудились вокруг озера и впадающего в него ручейка, и деревянный причал вдавался в воду у длинного, низкого, крытого сланцем дома.
Арья продвинулась чуть подальше, пока ветка не прогнулась под ней. Лодок у причала не было, но из нескольких труб поднимался дым, и возле конюшни виднелась повозка.
Тут кто-то есть. Арья задумчиво прикусила губу. Все прочие места, попадавшиеся им, были покинуты, будь то фермы, деревни, замки, септы или амбары. Все, что могло сгореть, Ланнистеры жгли, то, что могло умереть, убивали. Они даже лес подожгли, но он был еще зелен и влажен после недавних дождей, поэтому не загорелся. «Они и озеро зажгли бы, будь их воля», — сказал Джендри и был прав. В ночь их бегства огни горящего города так ярко сверкали на воде, что казалось, будто озеро и правда горит.
Когда на следующую ночь они наконец набрались духу вернуться в крепость, там ничего не было, кроме черных руин, остовов сгоревших домов и трупов. Бледный дым кое-где еще поднимался над пеплом. Пирожок умолял их не ходить, а Ломми обзывал их дураками и уверял, что сир Амори схватит их и тоже убьет, но Лорх и его люди к тому времени давно уже уехали. Ворота были выломаны, стены частично разрушены, и внутри валялись непогребенные тела. Даже Джендри было страшно на это смотреть.
