Глаза его мгновенно смягчились и перестали метать злые искры.
– Бдук и не мог знать, кто рисовал эти гравюры, он ведь вырос не в этом замке, а в Вороньем уделе Каты. Он до сих пор шпионит для нее! Я бы на твоем месте был с ним очень осторожным. Ну-ка покажи, что там у тебя.
Дан воспользовался моментом, чтобы незаметно убраться из комнаты, и теперь нашей беседе с Зоманом ничто не мешало. Бросив короткий взгляд на загадочные картинки, я осторожно протянула их мертвяку, и тот взял пожелтевшие листы так бережно, будто они были воздушной паутиной.
– Да, это рисунки моего деда. Очень тонкие линии, как будто его чернильное перо едва касалось бумаги, правда? Видишь эту картину? – Он достал из кипы изображение кудрявого ребенка: голова с круглыми глазками и пухлыми надутыми губками. – Это Амалина. Она на всех гравюрах. Дед обладал особой техникой рисования, и я не осмелился ее копировать. Очень изящные и тонкие линии, я побоялся, что не смогу так.
– У меня бы, наверное, получилось, – несмело сказала я.
– Ты умеешь рисовать? – удивился Зоман.
– У меня хорошо получается. Я бы взялась попробовать.
– Отлично, девочка, просто отлично! Узнаю нашу кровь. Все в нашем роду обладали способностями к рисованию. Мы были не только воинами, но и художниками. Я принесу тебе все что нужно.
– У меня и так есть все что нужно. Принадлежности в моем рюкзаке, и временами я их достаю.
– Хотел бы я посмотреть на твои рисунки! Но у нас еще будет время, а сейчас пора обедать. Пойдем в столовую, там для нас накрыт стол.
2
Слуг в замке Мертвяка я не заметила. Ни одного существа, даже самого маленького троллика, кроме Бдука, ни одной живой души я не видела в этих длинных коридорах и на высоких лестницах. Но кто-то все-таки накрывал на стол, доставлял продукты и готовил еду, разводил огонь в камине… и я отлично понимала, что вовсе не Зоман занимается нудной домашней работой.
На обед было запеченное мясо: рулет из свинины с орехами и чесноком, курица только что из духовки, свиные стейки, куриная печень в сливочном соусе и еще несколько колбасных колец. К этому изобилию прилагались картофельное пюре, тушенная в томате фасоль, капуста и толстые ломти хлеба. Потрясенно оглядев накрытый стол, я отметила, что съесть всю эту еду может, пожалуй, только дюжина голодных мужчин. На что Зоман, весело рассмеявшись, сказал, что я могу брать столько, сколько пожелаю.
– Но это последняя трапеза на сегодня, – неожиданно посерьезнев, добавил он. – Как только ты встанешь после сна следующей ночи, мы приступим к тренировке. Ты ужасно сражаешься, София. Я охотно верю в твои способности к рисованию, но не к ведению боя. Так что придется постараться, чтобы научиться быстрее двигаться и точнее наносить удары.
Зоман уселся за стол, отрезал себе несколько больших кусков рулета и продолжил монолог:
– Конечно, ты и сама прекрасно понимаешь, милая, что ловкой воительницы мы из тебя не сделаем: слишком много упущено времени. Дети Вороньего рода начинали заниматься с десяти лет, когда их суставы были еще достаточно гибкими. Но если нападать на врага внезапно, то этим вполне можно компенсировать медлительность и отсутствие ловкости. По крайней мере, ты уже не будешь такой беззащитной и неумелой, если тебе вдруг понадобится вступиться за друзей. И, кстати, София, что это за дружба с троллями? Будь осторожна с этим Бдуком, он принадлежит Кате и наверняка все ей докладывает. Старая ведьма уже знает, что ты добралась до моей башни, и наверняка локти кусает от злости. У нас с ней давнее соперничество, она ведь всегда претендовала на звание старшей Вороньей Матери и считала, что учить девочек должна только она.
Зоман налил себе вина из высокого графина и улыбнулся.
После такого долгого монолога аппетит у меня внезапно пропал. Значит, я должна буду заниматься тут какими-то упражнениями, вместо того чтобы искать нужную информацию? Что за ерунда! Это вовсе не входило в мои планы…
С физкультурой в школе у меня всегда были натянутые отношения. Иногда я приходила на уроки и даже бегала вокруг стадиона, но это случалось не так часто. В основном я отсиживалась на скамейке, а учитель, глядя на мое пятно, всегда прощал и ставил тройки. И мне вполне хватало.
А тут – на тебе. Начнутся, наверное, пробежки по утрам, отжимания и качание пресса. Скукота и напрасная трата времени. Ну ничего, я просто поскорее отыщу Дерево-портал и разрушу договор Иоко. Что там советовал Бдук: рассмотреть повнимательнее портреты предков? Этим и займусь.
И я, вежливо улыбнувшись Зоману, спросила, можно ли взять немного еды к себе в комнату: мол, порисую немного и снова перекушу.
– Бери сколько хочешь, девочка. Еды в этом замке полно, – ответил мертвяк.
3
В ненастоящих окнах моей уютной мансарды бодро светили ненастоящие луны. Они не двигались, не тускнели и не прятались за облака. Как круглые фонари, они отбрасывали серебристый свет на подоконники, пробиваясь через тонкие, полупрозрачные шторы и освещая дощатый пол и уютные цветные половички.
Я устроилась на кровати, положила перед собой старые рисунки и принялась их рассматривать. Света мне не хватало, потому пришлось всюду расставить толстые цветные свечи. Замок утих, Зоман снова куда-то пропал, и в этой странной тишине я слышала лишь легкое потрескивание пламени, шуршание старой бумаги и собственное дыхание.
Впрочем, меня это не пугало. Очень хотелось рисовать. Мои руки буквально зудели от желания схватиться за карандаш, а тонкие, изящные линии старых рисунков манили точно загадочные руны. Я должна, непременно должна их повторить!
Вместо стола я использовала плоский деревянный поднос, положив его прямо на покрывало кровати. И вот спустя секунду остро отточенный карандаш уже порхал над бумагой, а я напевала себе под нос мелодию из человеческого мира, полностью погрузившись в творчество.
Мне нравилось это делать. Сначала я изобразила голову кудрявого ребенка, и мне удалось передать невинность и осторожную грацию, присутствовавшие на портрете. Блестящие глаза, длинные реснички, пухлые губы и непокорные кудряшки. Малышка вышла такой славной, что я довольно улыбнулась.
Рисунки я планировала оставить такими как есть, им не нужны были краски. Эти мягкие линии лучше всего передавали отцовскую любовь к своей дочери – вот что я поняла, копируя старинные гравюры.
Затем я перешла к изображению девушки с семечком в ладонях. Ее глаза сияли радостью – мелкие морщинки в углах и умело расставленные блики в зрачках усиливали это ощущение. Семя чем-то напоминало сердечко, острое внизу, широкое вверху. Выпуклое, с тщательно прорисованными тенями, оно и глаза девушки казались самыми интересными деталями картины. Я начала наносить штрихи, стараясь четко придерживаться авторского стиля.
Конечно, это то самое семечко Дерева-портала, сомнений нет. Амалина держит в руках то, что позднее станет ее проходом в другой мир. Интересно, скучала ли она по своему замку, по отцу? Жалела ли, что попала к нам?
