Штрихи выходили немного грубоватыми и резкими. Я почти не стирала, рисунок удавался сразу, каждая линия или черточка оказывалась верной. Даже немного неправильный разворот головы лишь подчеркнул пронзительность глаз и решительное выражение лица. Длинные пряди волос, высокая шея, точеный подбородок и ямочка на нем – я рисовала Иоко и торопилась запечатлеть его лицо на бумаге, словно боялась, что он забудется, сотрется под гнетом повседневных дел. Словно мне угрожал утратой памяти сам замок Мертвяка, и потому мои пальцы торопливо старались запечатлеть на бумаге любимый образ.
Слезы уже не капали из глаз, они просто иссякли, пропали, оставив черную пустоту в душе. Ничто не радовало, ничего не хотелось. Мне уже было плевать на Мир Синих Трав, и только быстрое, судорожное рисование немного утихомиривало эту страшную боль внутри.
Легкая тошнота и головная боль не шли ни в какое сравнение с тем мраком, что творился в моей душе, с теми кровавыми ошметками, в которые превращалось мое сердце.
Я все рисовала и рисовала, а когда закончила, то дрова в камине прогорели, оставив высокую горку серого пепла. Передо мной лежал совершенный образ моего Проводника, с его пронзительным взором, гордо поднятым подбородком и улыбкой, такой родной и любимой. Я смотрела на рисунок и понимала, что образ Иоко выбит прямо в моем сердце, запечатлен навсегда, и я уже не смогу собрать частицы своей разбитой души. Больше не буду счастлива, не смогу двигаться дальше.
Что мне оставалось: заниматься с Зоманом? Зачем?
Медленно поднявшись, я достала карты Безвременья, собираясь убрать в них портрет, и рисунок с воронами, который я сделала в замке Каты, упал прямо к моим ногам. На нем появилась новая запись:
Перестань реветь, собирай вещи и уходи к Агаме.
Я уставилась на буквы и пораженно замерла посреди комнаты. Да кто это пишет мне? Что за фокусы? Путешественник тоже решил давать мне советы?
Я схватила карандаш и быстро написала в самом низу рисунка: «Оставь меня в покое». Затем сложила свое художество в тетрадку и захлопнула ее.
В мансарде царила тишина, Бдук куда-то исчез, Зомана не было слышно. Глубоко вздохнув, я повесила рюкзак за спину и торопливо полезла под кровать. Меня тянуло в зал колонн, и я ничего не могла с этим поделать. Нужно было снова увидеть Иоко, хотя бы раз. К тому же он наверняка хотел есть, и я захватила со стола остатки запеченной курицы, шоколад и печенье.
Глава 34
1
Тяжелый рюкзак я оставила в комнатке Бдука, чтобы не мешал. Карты Безвременья надежно хранились в одном из его карманов, и я очень надеялась, что у Зомана нет к ним доступа. К залу колонн я добралась тихо и бесшумно, как мышка, и спряталась за высокими колоннами.
Мне хотелось увидеть Иоко, но сделать это незаметно. Казалось, что я взгляну на него и все пойму. Достаточно будет лишь посмотреть в лицо моего Проводника, чтобы определить, тяготеет ли над ним проклятие.
Но его не было на обычном месте. Только пустота и тишина.
Страх и ужас вдруг охватили меня, и я подумала, что Зоман все-таки убил моего Проводника, а передо мной, наивной дурочкой, прикинулся добрым и заботливым. Я остановилась посреди зала, пораженная этой мыслью, и вдруг услышала тихую ругань.
Мигом метнувшись к стене, я спряталась в тени и увидела, как из темноты вынырнул Иоко. Хмурый и мрачный, он остановился между колоннами и с силой стукнул по одной из них кулаком. Постоял немного, развернулся и снова скрылся во мраке, там, где должна была находиться заветная стена с изображенным на ней Деревом-порталом.
Выходит, он нашел это дерево, но просто не пустил меня к нему, потому что должен охранять? Может, Иоко и правда заколдован?
Я выбралась из тени к той колонне, где мы обычно сидели, поставила еду и быстро убежала, забившись в самый дальний угол.
Через некоторое время Иоко вернулся, уселся скрестив ноги, увидел мою еду и позвал меня. В его хриплом голосе не было угрозы или злости, только следы мучений, которые заставили мое сердце сжаться.
– София, ты где? – крикнул он в темноту.
Я молчала, вжимаясь в холодную мраморную колонну.
– Со, ты тут? – Иоко сделал еще несколько шагов вперед и замер, словно натолкнувшись на стену.
Он не мог выйти из зала колонн и покинуть мрачное подземелье замка. Мой Проводник стоял и звал меня, а я молчала, роняя слезы. Интуиция подсказывала, что не следует сейчас встречаться с ним, что лучше затаиться, спрятаться, чтобы он меня не нашел.
Главное – что он жив и здоров, даже сломанная рука уже двигается, раз он может брать еду. Значит, перелом потихоньку срастается и с Иоко все будет хорошо.
Проводник стоял среди колонн и напряженно всматривался в темноту, словно все еще надеялся увидеть меня или услышать мой голос, звук шагов.
Я вздохнула и попятилась. Даже хорошо, что здесь темно: можно уйти незамеченной.
– София, я знаю, что ты тут, – тихо проговорил Иоко.
Мне не хотелось нарваться на очередную грубость, и я ушла.
2
Только Зоман по-прежнему был добр и заботлив. Он обучал меня премудростям сражения с Посохом, любовался моими рисунками и неизменно хвалил. Проявлял удивительную теплоту, которой мне всегда так не хватало.
Именно такого родителя я хотела иметь всю жизнь: отца, который бы не отдергивал руку, случайно прикоснувшись ко мне, хвалил мои рисунки или критиковал, но главное – замечал их: видел, интересовался, спрашивал. Гордился бы мной, помогал, учил и заботился…
И всегда был рядом со своей ненавязчивой поддержкой.
Я немного успокоилась и даже стала находить удовольствие в этой своей новой, странной жизни. Мне нравились выматывающие уроки на темном дворе, выложенном белой плиткой, наши спокойные, уютные трапезы и та еда, что готовили в замке Зомана.
Теперь на моем столе в мансарде находились не только вазочки с конфетами и печеньем, но и стопка новых рисунков. Высокая мрачная башня Зомана, диковинные шпили Туманной Зыби, Воющий пролив – я запечатлела по памяти почти все уголки Мира Синих Трав, места, где довелось побывать.
Зоман видел эти рисунки, я не прятала ничего, кроме портрета Иоко, который лежал в картах Безвременья. Он по-прежнему вызывал боль и слезы. Я больше не ходила в подвал к моему Проводнику, лишь Бдук исправно приносил ему еду и докладывал, что тот жив-здоров.
– Да что ему сделается, ворону проклятущему?! – ворчал Бдук. – Все с ним будет хорошо. Его пророчества тоже сбудутся, как и твои, Госпожа.
А Зоман умело вливал яд лести в мое истосковавшееся по человеческому теплу сердце и управлял моими мыслями с ловкостью умелого фокусника. Я уже прислушивалась к нему, доверяла и считала свою жизнь очень даже хорошей. Когда тебя все время хвалят и все дается с потрясающей легкостью, а из зеркала на тебя глядит совершенный образ, невольно начинаешь уважать себя и гордиться собой.
