– Не мог бы ты сыграть что-нибудь еще?
Рука Камерона вздрогнула над клавишами, и я подумала, что он согласится, но Пайпер все испортила, защебетав:
– Да, пожалуйста, сыграй что-нибудь еще, Камерон. Как насчет «Милой Серафины»? Она прелестна, и ты замечательно исполняешь ее.
– Едва ли. Вообще-то я совсем не могу ее играть, – заметил Камерон. Он встал и так резко закрыл крышку рояля, что клавиши задрожали, издавая еле слышные звуки – на миг показалось, что пианино играет само. – Для этой пьесы нужны две руки, одной тут не справиться.
Пайпер вздрогнула.
– Прости, Камерон. Я не знала.
– Ты и не должна была, – голос кузена стал совсем ледяным. – Ты ведь ничего не понимаешь в музыке.
– Прости. Я просто пыталась помочь.
– Пыталась помочь! – повторил Камерон с непонятной горечью. – Я никогда не просил тебя помогать, Пайпер, и совершенно не хочу этого сейчас! Почему бы вам двоим не отправиться, скажем, собирать ягоды? Это ведь одно из любимых занятий глупых девчонок? Я думал, у меня будет хотя бы час покоя, но, видимо, зря размечтался.
Он спрыгнул со сцены и прошел мимо нас.
– Ну вот, – посетовала Пайпер, когда он скрылся из виду. – Я снова расстроила его. Как я и говорила, он ужасно переживает из-за своей руки.
Она вздохнула и добавила, уже веселей:
– Ладно, таковы все мальчишки! Вот почему я рада, что ты к нам приехала. Здорово пообщаться с девочкой ради разнообразия.
Мы возвратились в прихожую, и, когда проходили мимо клетки Темного Тома, тот принялся напевать. Звук был таким же странным, как и речь, и напоминал лепет тронувшегося умом ребенка. Ребенка, который слишком долго был заперт во тьме, не понимал, что значат звуки, и копировал чужие слова. Жако покачивал головой в такт своему пению и переступал по насесту когтистыми лапами. Он фальшивил, но эту мелодию я узнала бы где угодно. Она все еще преследовала меня во снах. Простая песенка, звучавшая в мобильнике Джея в ночь его смерти.
Я остановилась у клетки Тома так внезапно, что Пайпер едва в меня не врезалась.
– Что он напевает? – спросила я резче, чем хотела.
– Как странно. – Пайпер растерянно глядела на Тома. – Знаешь, он не вспоминал эту песенку многие годы. Ее очень любила Ребекка. Это старая баллада. Называется «Прекрасная Шарлотта»
[4].
– Шарлотта?!
– Да, так зовут девушку. В балладе Шарлотта едет на бал, но отказывается накинуть плащ – она хочет, чтобы все увидели, как хороша она в платье. Шарлотта отправляется в путь со своим возлюбленным Чарли, в открытой карете. Когда они приезжают на бал, она уже мертва – замерзла по дороге.
«Шарлотте холодно…»
Слова с виртуальной доски уиджа всплыли у меня в голове, и я вздрогнула.
– Темный Том часто бормочет и поет про себя, когда Камерон играет на рояле, но обычно он повторяет последнюю песню, которую слышал. Возможно, ему ее пела Лилиаз.
– Почему Ребекка любила эту балладу?
– Думаю, из-за кукол.
– Каких кукол?
– Из-за Ледяных Шарлотт. У Ребекки была целая коллекция. Эти куклы символизируют ту самую Шарлотту из баллады. Она их просто обожала.
– Можно мне на них посмотреть?
– Если хочешь. Они в ее комнате.
Мы поднялись наверх, оставив за спиной бормотавшего попугая. Пайпер открыла дверь, и мы вошли в спальню Ребекки. Воздух внутри был спертым и тяжелым. Это место давно не проветривали. Внезапно меня кинуло в жар.
Я видела кровать, шкаф, туалетный столик и другие вещи, которые можно найти в комнате любой семилетней девочки, но мое внимание сразу же привлек шкаф-витрина два метра в высоту, со стеклянной дверью, за которой виднелись уставленные куклами полки.
После того, что Пайпер рассказала мне о балладе, я думала, у Ледяных Шарлотт будут идеально уложенные белые локоны, длинные ресницы, прекрасные бальные платья, и, возможно, изящные шляпки и туфельки. Куклы оказались совсем другими. Честно говоря, я таких раньше не видела.
Сделанные из хрупкого белого фарфора, Ледяные Шарлотты лежали на спине, абсолютно нагие. Надо лбом у них были нарисованы короткие завитки волос, а на мертвенно-бледных щеках – пятна румянца. Губы обозначала единственная алая капля – от этого куклы казались недовольными. Глаза разные: у кого открытые, у кого закрытые, а некоторые и вовсе выцвели, так что девочки казались слепыми. Шарлотты были очень маленькими, иногда – размером с монетку. Большинство – в несколько сантиметров длиной. Почти на всех фигурках виднелись сколы и трещины, у многих не хватало рук, ног, у кого-то даже головы. В отличие от современных кукол, у них не было шарниров, так что конечности не гнулись. Шарлотты застыли на месте с согнутыми в локтях руками. Их пальцы царапали воздух, словно пытались удержать последний вздох. Они походили на трупы детей. Это были не Шарлотты, отправившиеся на бал, но Шарлотты, замерзшие насмерть.
– Они же мертвые! – вырвалось у меня.
Их протянутые белые руки напомнили о холодных пальцах, скользивших по моей коже в кошмаре, щипавших, царапавших, терзавших меня.
– Да, думаю, они должны были преподать детям урок. Всегда надевай пальто, слушайся маму – все такое. Ребекка нашла их, едва мы сюда переехали. Они были внизу, в подвале. Мы думаем, с ними играли ученицы здешней школы в эдвардианскую эпоху
[5]. Некоторые Шарлотты лежали в закрытом ящике, но в нем не хватило места, и остальные были вмурованы в гипсовую поверхность стен подвала. Разве не странно? Наверное, это был арт-проект. Ты отличишь тех, кто оказался в стене. На них все еще видны следы гипса. Папа освободил бедняжек – ради Ребекки, после того как она их нашла.
Я снова посмотрела на кукол сквозь стекло. В основном они были обнажены. Некоторым нарисовали туфельки, чепчик или чулки с голубыми подвязками.
Пайпер сказала:
– Ребекка взяла одну из кукол с собой. Той ночью, когда убежала. Наверное, она разбилась, когда сестра сорвалась с утеса. Осталась только голова. На следующее утро ее нашли в руках у Ребекки. Я не расстаюсь с ней с тех самых пор. Смотри!
Ее рука скользнула за ворот футболки и вытащила ожерелье на серебряной цепочке. Оно было украшено головкой Ледяной Шарлотты и тем, что сначала показалось мне белыми бусинами. Приглядевшись, я поняла, что это ладошки – десятки кукольных пальчиков – и даже пара белых рук.
