10 июля 1871 г. Дворец Долмабахче – резиденция султана. Константинополь.
– Простите мне мою бестактность, лорд Клиффорд, но я наблюдаю ваше неподдельное восхищение при виде султанского дворца, – британский посол в Константинополе, сэр Генри Эллиот, потомственный дипломат, известный прагматик и сноб, вот уже второй час был вынужден томиться в ожидании приёма Османского султана Абдул-Азиза в обществе Клиффорда.
– Не скрою, восхищен. Уж насколько британцы близко знакомы с востоком, с его нравами и тягой ко всему блестящему, но дворец превзошел все мои ожидания.
– Представьте, покойный брат султана Абдул-Азиза, от которого он унаследовал трон, при строительстве израсходовал на позолоту двенадцать тонн золота.
Клиффорд, заложив руки за спину, прохаживался по Красному залу, где, согласно этикету они ожидали, пока светлейший султан соизволит их принять. Великолепие дворца, действительно, оставляло неизгладимое впечатление – от входной арки и до хрустальной лестницы – вся архитектура и богатство убранства заставляли посетителя в первую очередь думать не о своих меркантильных, либо дипломатических интересах, но о величии и силе султана и страны, во главе которой он стоит.
Клиффорд долго добивался этой аудиенции. Вернее будет сказать, что добивался присутствия – ему, «теневому кардиналу» Адмиралтейства, по статусу не пристало рассчитывать на то, что Светлейший окажет честь, удостоив личного приёма. Именно поэтому лорду пришлось прибегнуть к помощи посла Эллиота, снабдив того предварительно инструкциями, ибо повод для беседы был более, чем значимый.
Светлоликий, и прочее, и прочее, и прочее, великий султан Абдул-Азиз, уверившись в собственном всесилии и богоизбранности, принялся играть на несколько столов. Получив от Ротшильдов несколько миллионов фунтов кредита на пополнение опустошенной войной казны, правитель Османской империи озаботился лишь двумя вещами – новыми кораблями и многочисленными и пышными светскими приемами, где количество гостей, музыкантов, карликов и шутов исчислялось сотнями.
Именно на подобных мероприятиях, где широта души султана, его слабость к разного рода утехам и праздному времяпрепровождению стала явью для всех иностранных посланников, европейские дипломаты очень скоро приметили, насколько теплые отношения сложились у султана с русским посланником Игнатьевым, и это стало их постоянной головной болью.
Константинополь издревле был центром цивилизации, что во все времена означало для его правителей не только доходы от торговли и владения проливом, но и постоянную головную боль в виде шпионов, агентов, их осведомителей и просто падких на быстрые деньги предателей и информаторов.
Абдул-Азиз, опираясь на опыт своих предшественников, справедливо рассудил, что наиболее реальной угрозой его безраздельной власти над империей и её казной может служить только внешняя угроза. С любым бунтовщиком у себя дома всесильный повелитель расправится одним движением руки, способной в любой момент послать верных потомков янычар в любую точку империи. Хуже – если подлый заговорщик, подкормленный вражеской рукой иностранца, затаился где-то рядом, лестными словесами каждодневно убаюкивая внимание великого султана и его визиря. Потому правитель взял за правило живо интересоваться мнением послов Австрии, Франции, Англии и России по всем спорным вопросам. С одной стороны, он полагал, что это поможет контролировать прихоти своих союзников-кредиторов и избежать конфликтных точек, а с другой – вовремя совершить какой-нибудь мудрый маневр, исключив возможные предпосылки для заговора против его трона.
Сами же дипломатические миссии на берегах Босфора уже давно превратились в центры разведывательной работы, уж слишком высокой могла стать цена любого неожиданного решения Абдул-Азиза, известного своими неконтролируемыми всплесками эмоций. Послы открыто и тайно состязались в глубине влияния на наслаждающегося своей значимостью султана.
С появлением в Константинополе Игнатьева гегемония английской, французской и австрийской разведок существенно пошатнулась.
– Сэр Эллиот… – Клиффорд отвлекся от созерцания красот зала и, неспешно подойдя практически вплотную к своему коллеге, едва слышно высказал свои сомнения. – Насколько я информирован, подобные задержки много значат на дипломатическом языке. Близких союзников не заставляют слушать бой часов более, чем раз в четверть часа, уж тем более так не поступают с кредиторами. Из вашего мнения о персоне султана я вынес четкое представление о странностях его поведения, но всему ведь есть предел… Или отношения с Британской короной уже не в приоритете у этого деспота?
Посол, рефлекторно поправив элегантный галстук, тем самым нечаянно выказал своё раздражение, подтвердив справедливость предположения лорда Клиффорда.
– Видите ли, коллега… Ведь вы сейчас временно в статусе моего помощника, не правда ли? Действительно, наше ожидание, мягко говоря, затянулось, но мы пока что не можем расценивать этот факт, как неуважение. Об аудиенции просили мы. Давайте наберемся терпения. Визирь – вот кто здесь главный к неудовольствию Абдул-Азиза. Но тот болен, и, похоже – серьёзно. Попробуем простить это недоразумение и понадеемся, что наши домыслы беспочвенны.
Клиффорд нервно ходил вдоль стены, отмеряя с четкостью метронома удары каблуками о натертый до блеска паркет.
– Меня не оставляет ощущение, что султан сейчас через какой-нибудь тайный глазок наслаждается бессилием британского посланника…
– Тщщ… лорд Клиффорд, не уверен на счет вашего предположения, но наличие ушей у здешних стен я совершенно не исключаю. Будьте аккуратней, мы не на своей территории, – обеспокоенность Эллиота можно было понять – представления дипломатов о способах достижения целей в корне расходились с тем, что об этом думали разведчики. Те же, в свою очередь, считали дипломатов нерешительными слюнтяями, обремененными кучей комплексов, связанных с этикетом, протоколом и прочими, не свойственными рыцарям плаща и кинжала условностями. От того скрытого конфликта, безусловно, страдало дело, но ни одна из сторон не собиралась уступать в фундаментальных вопросах и при первой же возможности не преминула бы сделать укол.
– Считаете, Абдул-Азизу не свойственно восточное коварство? – негромко спросил у своего спутника Клиффорд.
– Практика показывает, господин Клиффорд, что слова у царей часто расходятся с делом, уж вы, как никто об этом информированы… Я бы в анализе опирался не на речи, а на действия.
– Как обычно, вы, дипломаты, склонны к излишней многословности, романтизации действительности. У Британии слишком много завистников, врагов и конкурентов. Явных и скрытых. Когда дойдет до действия – будет уже поздно, сэр Эллиот.
Клиффорд тоже испытывал явное раздражение сложившейся задержкой. Лицо его приобрело еще более острые черты, брови опустились, а зрачки сузились, будто яркий луч солнца ударил в его глаза.
– Оставьте право действовать нам, Адмиралтейству. Наносить упреждающие удары, трезво оценивать положение дел, пожинать лавры, наконец… На своем фронте нам нет равных. И фронт этот – от Индийского океана до устья Темзы.
