– И ты туда же, граф! Рассказать, как? Тут вот меня Нахимовым попрекают, мол, сгубили народного героя! Скажу тебе: адмирал искал своей доли. Все знают – он единственный, кто по позициям в золотых эполетах ходил под прицельным огнём! А почему, знаешь? От отчаяния. Никто ему был не указ. Раз уж, флота лишился, так решил на суше восполнить с лихвой. Понимал он, что с таким флотом не одолеем эскадру. Куда нашим парусам против их паровых машин? Куда нашим пушкам с их дальностью тягаться? Всё, закончилось время деревянных парусников. И мы проиграли не сегодня. Мы проиграли, когда не думали о бронировании корпусов, о новой артиллерии. И Нахимов это понимал лучше всех. Только не хотели его слушать в Петербурге. Одна надежда – если новый Государь наш, Александр Николаевич, тем, что батюшка его покойный упустил, озаботится… Оказалось, что подкрепление к Севастополю англичанам было легче привести морем, за тысячи миль, чем нам по суше три месяца идти… Пиши, Лев Николаевич, пиши… Ты всю правду здесь повидал. Пиши. Пусть читают…
… Французы долго не решались подняться на четвёртый бастион, и другие позиции, поначалу не поверив, что русские после такого ожесточённого сопротивления оставили Южную сторону и полностью разрушенный город.
Только через три дня вперёд пошли сапёры, ожидавшие каждую минуту, что вот-вот рванёт заложенная где-то мина или пороховой погреб, но всё уже взорвали ночью при отступлении, а сапёров тех встретил мичман Сухомлин с 12-ти пушечного брига «Язон». С собой он забрал четверых.
Глава III
3 января 1856 г. Рабочий кабинет Александра II. Зимний дворец. Санкт – Петербург.
Государь Александр Николаевич пребывал в прескверном расположении духа. Метель, разбушевавшаяся к вечеру этого дня в Санкт-Петербурге, протяжно подвывала, бомбардировала столицу снежными зарядами и, казалось, была намерена лютовать до утра. Погода за окном кабинета императора полностью соответствовала положению дел в стране, в дипломатии, на фронте.
Получив от отца не самое завидное наследство – пустую казну, политическую изоляцию в Европе, войну на нескольких театрах боевых действий, он поклялся перед Государственным Советом и всей Империей, что денно и нощно единственной его заботой будет беспокойство о благоденствии страны. Господь пока явно не благоволил новоиспечённому Государю в реализации его намерений.
Ровно в восемь вечера камердинер, как обычно торжественно, распахнул обе створки высоких дверей его кабинета:
– Ваше Императорское Величество! Великий князь Константин Николаевич и прочие приглашённые прибыли для аудиенции!
– Зови… – Александр II продолжал стоять у окна, вглядываясь в стекло, покрытое морозными узорами, сквозь которые уже с трудом просматривались контуры дворцового ансамбля.
Камерная обстановка рабочего кабинета царя полностью соответствовала моменту. Портреты государей, картины, изображающие батальные сцены, даже фигурки солдат разных полков, накрытые стеклянными колпаками – всё наталкивало только на мысли о войне и её последствиях.
– Ваше Императорское Величество, – прервал неловкую паузу младший брат царя, адмирал, управляющий морским ведомством, Великий князь Константин Николаевич. – По Вашему приказу прибыли все, кто необходим для сегодняшнего совета. Мы в Вашем распоряжении, государь…
Чести быть в советниках у Императора в такой тяжёлый час удостоились кроме Великого князя Константина, военный министр, князь Василий Андреевич Долгоруков, бывший российский посол в Вене барон Мейендорф, министр иностранных дел граф Нессельроде, князь Воронцов, графы Блудов, Орлов и Киселёв.
– Располагайтесь, господа… – произнёс Александр II на французском языке. – Протоколов вести не будем. Сегодня мы с вами обязаны принять решение, во многом, возможно, судьбоносное. Мне нужно знать мнение каждого из вас. Необходимость именно коллегиального решения продиктована вашей компетенцией и моим безусловным доверием.
Все восемь приглашённых, конечно, были посвящены в канву событий, но именно сам факт этого почти ночного совещания подталкивал их к мысли, что произошло нечто неординарное.
– Мы получили удар в спину. – Александр II, заложив руки за спину, стал между своим столом, располагавшимся посередине кабинета и окном, так, чтобы видеть каждого из присутствующих, ни один из которых не принял предложение государя располагаться. В присутствии венценосной особы они все продолжали стоять.
– Австрийский посол Эстергази передал нашему министру иностранных дел Нессельроде ультиматум коалиции. Карл Васильевич, конечно, знаком с его содержанием, но не вы, – продолжил царь. – Срок сего ультиматума истекает через три дня. Как поведёт себя Австрия в случае его неприятия, мы можем только гадать, но я не припомню ни одного случая в истории дипломатии, когда такие событии заканчивались бы пира́ми. Итак… Ультиматум содержит пять пунктов. Поправьте меня, министр, если я недостаточно точно выражу их.
Нессельроде поправил пенсне и покорно кивнул – в его возрасте такие треволнения давались слишком тяжело, последние дни он стал замечать некоторую слабость в ногах, и порой приходилось усмирять лёгкий тремор. Даже его любимые изысканные ужины при свечах не доставляли никакого удовольствия и не приносили такого желанного душевного равновесия.
– Первое: противостоящая нам коалиция требует уступить в их пользу протекторат над Сербией и Валахией. Второе: в устье Дуная они требуют полную свободу судоходства.
Государевы советники, каждый из которых в силу своих обязанностей владел лишь частью общей картины, внимательно слушали своего царя – каждое его слово рисовало ситуацию в целом.
– Третье: нам предложено отказаться от покровительства православных подданных турецкого султана.
Граф Блудов, считавший, что двуглавый орёл – единственный истинный защитник православных, на этих государевых словах не смог сдержать эмоций и своим хмурым выражением лица ясно выразил своё неудовольствие.
Император говорил медленно, отчётливо, делая паузы между словами, будто ему было нужно сформулировать следующую мысль, и при этом внимательно следил за реакцией приглашённых. Кроме старика Блудова никто своего душевного беспокойства не выказал.
– Четвёртое: уступить Молдавии часть Бессарабии вдоль русла Дуная.
Нессельроде еще раз кивнул, подтверждая истинность слов Государя, но выглядело это несколько нелепо – он будто оправдывался. Все присутствующие отлично знали историю австрийского вопроса и понимали, что такой резкий разворот союзника – это в первую очередь – катастрофический провал министерства иностранных дел.
– И пятое, – Александр II от нервного напряжения сам не сдержался и изменился в лице – челюсти его сжались, заставив желваки вздуться, а взгляд стал острым, с прищуром. – Сим трактатом нам запрещается иметь на Чёрном море военный флот, а на берегах – арсеналы и укрепления…
