– Я могу допустить, что султан, предрасположенный к резким поворотам мыслей и поступков, внезапно озаботился боеготовностью своих войск и не тревожил бы Ваше высочество, если бы описываемый эпизод не совпал с получением еще одной депеши. На этот раз – из нашей дипломатической миссии в Лондоне, от посла Бруннова. Адмиралтейство требует ускорить спуск на воду двух броненосцев, изначально заказанных для флота Её Величества королевы Виктории. И что? Спросите вы?
Великий князь и его адъютант ничего не спросили, зная о такой манере Горчакова вести диалог – он любил задавать вопросы и сам на них отвечать, предвосхищая реакцию собеседников.
– А то, что отдельно приказано собрать двухмесячный боекомплект для всех орудий этих броненосцев. Два месяца боя!
– Обычно боезапас хранится в арсеналах и суда пополняют его перед выходом в море, – Лузгин впервые за время беседы позволил себе обозначиться в диалоге двух князей. – Но два месяца – это не боезапас, это транспортировка боезапаса в какой-то другой арсенал.
– Любопытно, не правда ли? – казалось, Горчаков сейчас станет от удовольствия потирать ладоши, как тот лицеист, сдавший испытание самому суровому своему профессору.
– Я подозреваю, что у Его светлости есть ещё какой-то козырь в кармане, о котором мы не догадываемся… – князь Константин Николаевич с характерным прищуром глянул на своего адъютанта, с трудом сдерживающего улыбку.
– Ваше высочество! Вы, как обычно, проницательны! Опять Игнатьев! Этот сукин сын, сам не зная зачем, отрапортовал вчера, что в бухте Чешме турки собираются срочно возводить новые арсеналы. А что? От наших глаз далече, но до Босфора не так уж и далеко, да и броненосцам по пути.
– А может, они там и станут? – вопрос Великого князя не требовал ответа, скорее, он был зада для дальнейшего размышления. – Александр Михайлович, распорядитесь Игнатьеву присматривать и за султаном, и за его арсеналами. Скажите углубиться в детали. Мы здесь уж как-то сложим из них общую картину.
– Надеюсь, Ваше высочество, я был кстати. Государю вы доложите? Или мне озаботиться? – Горчаков этим предложением подтвердил свой статус профессионального дипломата – ему гоняться за лаврами не пристало, он свое от государя и от жизни уже получил, пусть лучше младший брат расскажет царю о надвигающейся опасности. Не упомянуть министра иностранных дел он не сможет, а большего и не нужно.
– Государь получит исчерпывающее сообщение об успехах министерства иностранных дел. Можете не сомневаться, Александр Михайлович… – Великий князь привстал в знак того, что аудиенция закончена.
– За сим, разрешите откланяться, Ваше высочество, – Горчаков, преодолевая дискомфорт в суставах, поднялся, опираясь на трость. – Можете не сомневаться, если будут новости от Игнатьева, я зайду… И на взаимность рассчитываю. Вы же здесь недаром заперлись, будто в тайной комнате для ритуалов… Наколдуете – поделитесь. Там глядишь – как-то вместе с островитянами совладаем…
Дождавшись, когда канцлер удалится, хозяин кабинета, пребывая в раздумьях, заложил обе руки за спину и подошёл к окну:
– Уже стемнело, а я за весь день так и не ступил за порог кабинета, – Великий князь Константин Николаевич снял пенсне и заботливо протер стекла специально для этого припасенной бархоткой с вензелем в углу.
– Давайте, капитан, побеседуем в пути. Тем более, нам не придется скрываться от дождя, поедем в пролетке.
– Ваша воля, Ваше Высочество, – адъютант принял стойку «смирно», выказывая своё уважение шефу.
– Экий ты служака стал, Лузгин… Отвык, что ли… – Константин Николаевич ухмыльнулся, да так, что капитан второго ранга Лузгин живо вспомнил их первую встречу, закончившуюся его приемом в адъютанты. С тех пор он не знал покоя, пребывая постоянно в разъездах по поручениям Великого князя. Иногда это были дела государственной важности, как инспекция завода Новороссийского общества и прочих предприятий юга России. Иногда – просто щекотливые поручения, требующие некоторой конфиденциальности и неформального подхода, но всякий раз, по возвращении в Санкт-Петербург, адъютант Его Высочества ловил себя на мысли, что быстро отвыкает от столичного уклада жизни, теряет сноровку. Вот, и в этот раз произошло нечто подобное.
– Ваше Высочество, знаете ли, провинция накладывает неизгладимый отпечаток. Фасады Петербурга давят своим величием, – капитан улыбнулся и позволил себе расслабиться.
– Мне ли этого не знать, мой дорогой друг, – Великий князь слыл при дворе большим либералом и иногда отступал от правил, справедливо считая, что люди, которых он к себе приблизил, достойны более доверительного тона, чем предписано этикетом и «Табелем о рангах». – Стоит выехать за пределы столицы, так открываются такие виды! Там нет, конечно, мрамора, там все больше срубы, да купола церковные, но ведь разве не прелесть? А? Что думаете, господин провинциал?
Константин Николаевич, водрузив пенсне на должное место, искренне улыбнулся, похлопав своего адъютанта по плечу. Судя по всему, Великий князь пребывал в добром расположении духа, что гарантировало продуктивную беседу.
– Отвечайте быстро, адъютант! Что, там у нас за пределами Зимнего? А? Как обычно, все иначе?
– Так точно, Ваше Высочество. Всё иначе. Люд другой, нравы другие, да и правила жизни тоже. Зимний для них – даль неведомая и непостижимая, нечто эфемерное. Там всё просто и элементарно – прокормить детей и себя, да дров на зиму запасти.
Укладывая бумаги со своего стола в ящик, Константин Николаевич поморщился, как обычно, задаваясь вопросом, где же ключ, а затем, нащупав его в накладном кармане жилетки, что была под мундиром, посмотрел на своего адъютанта поверх пенсне:
– Господин капитан второго ранга почитывает «Отечественные записки»
[36]?
– Приходилось, Константин Николаевич. Это полезно для моей работы.
– Ну, раз так, то продолжайте, адъютант. Только не в ущерб службе. Кстати, наши планы меняются. Пойдём, пожалуй, пешком. Уверен, вам, мой друг, есть что рассказать. Чернильные буквы рапортов не дают полного представления о событиях и людях, породивших эти события.
Путь от Зимнего дворца, где заседал Государственный совет до Мраморного дворца, где жил Великий князь Константин Николаевич Романов, младший брат Императора Александра II, был не долог. Около пятнадцати минут неторопливым шагом вдоль Дворцовой набережной, который собеседники и проделали, обмениваясь мнениями по поводу вопросов, имевших далеко не последнее значение для будущего Российской империи.
Воды Невы спокойно и неспешно двигались в сторону залива, в темноте ночи создавая лишь чёрную, широкую полосу между гранитной набережной и тем местом, где слева, немного выше ночного горизонта с трудом просматривались контуры Петропавловской крепости. Ветер с залива, что дул этим двум прохожим в спину, был на удивление ласковым и тёплым в отличие от своего осеннего собрата, нагонявшего иногда столько воды, что впору было передвигаться на яликах.
