Нисколько не смутившись, молодой человек ответил:
– Григорий Павлов. К Вашим услугам. Значит я вовремя?
– Вовремя, вовремя… – Губонин мученически изобразил мигрень, открыв ящик стола с какой-то пахучей мазью, после чего мизинцем нанес её на виски и принялся усердно втирать. Все присутствующие при этом стояли на своих местах, ожидая следующих его слов, от чего визитёр опять оказался в неловком положении.
– Разрешите исполнять? – уже почти шепотом, заискивающе спросил Лузгин у своего «хозяина».
– Да что ж ты за дурень такой, Лузгин… Говорю же, господин Павлов явился по делу земли, что вы мне докладывали. Останьтесь.
Губонин не предложил никому присесть – Лузгину это было не положено «по статусу», а Павлову он оказывать такую честь не посчитал нужным. При этом сам промышленник, закинув ногу на ногу, картинно расположился в своем громадном кресле, обитом дорогой кожей и выполненным в единственном экземпляре по его заказу.
– Господин Павлов по-прежнему стоит на своём? – отпив кофе, Губонин окатил юного шантажиста испепеляющим взглядом.
– Точно так. Видите ли, Пётр Ионыч…
– Ионович. Пётр Ионович, – Губонин уже не мог скрыть своего раздражения.
– Премного прошу прощения, – нисколько не зардевшись, продолжил посетитель. – Пётр Ионович. Так вот, наша семья совершенно не богата, с землями не повезло, как говорится, и этот участок – единственное, что у меня есть. Папинька покойный не озаботился будущим продолжателя своей фамилии и отбыл на свет иной, оставив меня наедине со своими долгами. Считаю, что справедливость есть на свете, если уж Господь послал мне такую удачу. Грех было бы не воспользоваться. Конечно, я всеми фибрами души проникся вопросом государственной важности в части возведения железнодорожного пути и готов уступить…
Во взгляде Губонина появился вопрос и некоторое удивление – прошлый раз этот наглец вёл себя иначе – напористо и бескомпромиссно.
– Я навёл некоторые справки, касаемо стоимости участков, подлежащих выкупу, и думаю, мог бы Вам быть очень полезен, если бы отдал свою землю по триста пятьдесят целковых за десятину.
Пётр Ионович чуть было не поперхнулся:
– У вас с арифметикой явные нелады, молодой человек! Неделю назад вы хотели триста! Уступить – это двести пятьдесят!
Не спросив разрешения, Павлов сделал пару шагов вперед и присел на край кресла для визитёров, которое только недавно занимал Лузгин. При этом он подчёркнуто скромно, без всякой вальяжности трость свою положил на колени.
– Считаю, что скидка моя будет не совсем материальна. При вашем согласии на мою цену я могу гарантировать, что о реальном маршруте прокладки дороги не узнает в нашем уезде ни одна живая душа. Вы представляете, сколько Вы, Пётр Ионович, сможете сэкономить?
От такой наглости Губонин на некоторое время потерял дар речи, а Лузгин, составивший уже для себя полное представление о господине Павлове, лишь расплылся в улыбке, стоя у него за спиной. Капитан предполагал, что наглец пойдёт ва-банк. Новое предложение, затяжка времени. Получится – хорошо. Не получится – Губонин будет вынужден пойти на большие расходы, но главное – затянется прокладка, потребуются новые проектные работы. Лузгин улыбался от того, что точно просчитал следующий шаг Павлова.
– Так что вы, Павел Ионович думаете по этому поводу? – вежливо испросил мнения промышленника молодой аферист.
Губонин медленно встал, заложив руки за спину, подошёл к окну, где, гремя подковами, по булыжной мостовой прогрохотала телега водовоза.
Пауза затянулась, и её нарушил Лузгин, замерший в почтенном поклоне:
– Разрешите выполнять?
– Молчать! Молчать, Лузгин! Здесь я решаю, исполнять, или нет! Что ты заладил, ты другие слова знаешь? – Губонин, похоже, уже играл отчасти, его вспышка ярости очень уж была правдоподобна. Сумма сделки увеличивалась почти на сорок тысяч, но хуже всего, что в перспективе он мог потратить еще сто раз по столько, выполни Павлов свою недвусмысленную угрозу.
«Каков актёр, а? Какие эмоции! Как искренне! Павел Ионыч, по вам плачут театральные подмостки, только не забудьте, что вы должны согласиться…» – адъютант, пребывая в восхищении, сверлил взглядом массивную фигуру Губонина, стоявшего к нему спиной.
– Будь по-вашему, как вас там… – проворчал Губонин, не оборачиваясь, будто флюиды Лузгина подействовали на его мысли.
– Григорий Иосифович.
– Лузгин! – громко скомандовал Губонин, резко обернувшись. От этого мощного рыка Павлова нисколько не передёрнуло, хотя сам капитан несколько вздрогнул от неожиданности.
– Я здесь, Петр Ионович… – адъютант вытянулся в стойку, готовый выслушать приказания своего «начальства».
– Готовьте бумаги по цене триста пятьдесят рублей за десятину! – последние слова промышленник почти прокричал в лицо Павлову, наклонившись к нему практически нос к носу, при этом лицо молодого человека нисколько не дрогнуло, и глаз от собеседника он не отвёл.
– При этом, Лузгин, вам следует озаботиться соглашением, которое обезопасит нас от дальнейших бесчестных действий этого афериста!
– Позвольте, господин Губонин, выбирайте выражения… – негромко произнёс Павлов, продолжая смотреть прямо в глаза Губонину.
– Оставьте мне право самому решать, в каких выражениях с вами общаться, молодой человек! Купцы так себя не ведут! Вам не ведомо, что такое купеческое слово! Так ведут себя карточные шулеры!
«Точно! Игрок!» – осенило Лузгина. «Тонкие, нервные пальцы, приспособленные не для клавиш, а для прощупывания едва заметных наколов на картах. Каменное лицо, не выражающее эмоций. Такого не прошибёшь криком. А блефует как! Наверняка проигрался, а теперь отрабатывает… Кому только проигрался и кто его подрядил…»
– Петр Ионыч, дозвольте слово молвить… – Лузгин тоже играл, исполняя роль раболепствующего подчиненного, дрожащего при виде своего хозяина. – В купчих ничего такого указать нельзя… Максимум, что мы можем себе позволить, это взять с господина Павлова расписку о неразглашении условий сделки.
– Да хоть чёрта лысого с него возьмите, но если эта история получит продолжение, вы лично за это ответите, Лузгин! Лично, слышите? И вот это вот ваше «разрешите исполнять» больше в моём кабинете никогда не прозвучит! Вам каждое моё слово понятно?
– Конечно, господин коммерции советник. Всё сделаем в лучшем виде… Разрешите исполнять?
– Да исполняйте уже, вон отсюда оба! – лицо Губонина налилось краской, то ли от громкого его крика, то ли от того, что он действительно вышел из себя.
Кивнув, как подобает в этом случае, Лузгин удалился, сохраняя почтенный вид. Павлов же при этом, резко встав, лишь демонстративно надел прямо в кабинете свой поношенный цилиндр и проследовал к выходу, не промолвил ни слова.
– Вот так всегда, всегда так… – Лузгин из бравого офицера превратился в захудалого чиновника, походка и выражение лица которого были полны обиды и скорби.
