– Теперь о самом интересном. Где же карта? – прищурив глаз, Томсон достал из внутреннего кармана жилетки трубку. – Позволите?
– Да, конечно. Управляющий не против хорошего табака, как он мне пояснил. Карту я забрал, и это спасло вас от краха. У пьяного англичанина, заснувшего недалеко от вокзала в Вильне, русские не нашли ничего необычного. Получается, несколько дней слежки прошли даром. А будь при вас этот документ, вы представляете, какая участь вас ожидала?
– Для этого было нужно, чтобы я отстал от поезда? – Генри опять приложился к стакану с виски.
– Нет, друг мой. Вас ждали на границе. И уж там вам бы точно пришлось объясняться.
– И где же карта?
– Она попала по назначению, об этом можете не беспокоиться.
– Лорд Клиффорд…
– Думаю, торжественное вручение медали, на которую вы рассчитывали, откладывается.
– Но мне ничего не известно о том, что карта попала в Адмиралтейство! – Генри не мог скрыть своего разочарования. Получалось, что работу выполнил он, а лавры достались кому-то другому. Возможно, этому Джеймсу Кларку.
– Знаете ли, Генри… Лорд Клиффорд, как вы могли заметить, не имеет привычки отчитываться перед кем либо, кроме нескольких уважаемых лиц в Королевстве. Перед своими агентами – тем более. Поэтому, неудивительно, что вы не в курсе событий. И потом. Рассудите здраво. Вы были на грани провала своей миссии, и будущее ваше в этом свете выглядело довольно сомнительным. Вам нужно благодарить судьбу за то, что лорд всё еще рассчитывает на ваши услуги. Кстати, я здесь, в том числе, и для того, чтобы вам это донести.
– Я-то благодарен… А лорд не просил вас, Джеймс, донести до меня ответ на вопрос, где мое жалование?
– Вам ли не знать, Томсон, что оплата вашего труда сдельная. Или у вас есть успехи?
Лузгин много раз в ролях продумывал канву разговора с агентом Клиффорда в Петербурге, пытался предусмотреть разные повороты их диалога, разную реакцию на его появление и пока что, не давая себя поймать на мелочах, следовал своему плану. Журналист на мели, так что можно предположить, что никаких других миссий, по крайней мере, удачных, у него на счету нет.
– Может быть, в число ваших побед можно отнести господина Павлова, который просто исчез?
– И об этом вы знаете… Он не исчез. Чёртов картежник погиб на дуэли. Очень странная история.
– Вот-вот… Давайте о хорошем. Шанс на медаль и соответствующее вознаграждение у вас еще остается.
– И что же я должен сделать? – Томсон, похоже, опять воспрял духом.
– Следует у нашего человека в министерстве выяснить детально, в каких конкретно местах возле Севастополя они намерены пробивать тоннели в крымских горах.
– Нет ничего проще. Завтра же я это сделаю.
– Это видимая легкость, Генри. Думаете, жандармы вас оставили в покое? Вы не замечали никаких странностей? Может быть, за вами частенько следует один и тот же экипаж?
– Кларк! Хватит же нагнетать страсти! Вы здесь поселились тоже из соображений конспирации?
– А вы как думаете? Не проще ли двум англичанам беседовать здесь, спокойно, обстоятельно, без оглядки? Или вы предпочитаете трактир? Пройдет пара дней, и я устрою скандал управляющему. Потом съеду. Что может быть проще? Но эти два дня мы продуктивно поработаем. И к агенту пойдете не вы, а я. Это категорическое пожелание лорда. Вы себя скомпрометировали. Это вторая причина моего появления здесь.
Генри встал, и нервно ломая пальцы, принялся ходить по комнате.
– Я не получал по поводу вас, Джеймс, никаких указаний!
– Каких указаний вы ожидали, если вся корреспонденция может быть под контролем? Для вас все указания теперь лично. Вы все еще терзаетесь сомнениями… Хорошо. Свои доклады в Лондон я сопровождаю такой же припиской, как и вы: «Подлежит спешной отправке в адрес тётушки Мэгги. 12, Honey Lane.» И письмо попадет лично к лорду.
Лузгин пошел ва-банк. Такая приписка стояла на одном из неотправленных писем покойного Алана Нила в Петербург. Для чего слать письмо в письме, да еще и по длинному пути?
– Ну, допустим… – Томсон, несколько успокоившись, уселся в кресло и потянулся к стакану…
Глава XXIV
15 августа 1871 г. Ипподром. Красное село.
Ипподром ровным своим гулом напоминал улей. Звук этот, изредка прерываемый звонким ударом колокола, оповещавшего о начале заезда, Лузгин заслышал еще на подходе.
– Адъютант Его высочества, Великого князя Константина Николаевича Романова! – капитан второго ранга предъявил кирасирам, стоявшим навытяжку при входе в царскую ложу некую бумагу, после чего был беспрепятственно пропущен.
Взлетев на несколько ступенек, ведущих на трибуну, Лузгин остановился, чтобы оглядеться, перевести дух и оправить мундир.
Император в обществе августейшей семьи, расположившись в своей ложе, увлеченно обменивался мнениями со своим братом, Великим князем, таким же любителем скачек. Интерес высших особ к этому событию никак не был связан с азартом или, тем паче, со ставками. Всякие пари на этих дерби были категорически запрещены – на ипподроме состязались не жокеи, а офицеры – цвет русской армии. Целью их была победа на глазах Императора, отстаивание чести своего полка и запись в послужном списке.
Ежегодные маневры в Красном селе подходили к концу и офицерские скачки, как соревнование лучших из лучших, традиционно завершали летние лагерные сборы. Присутствовать на этом мероприятии было честью для любого военного, чиновника или члена кабинета, а билет на главную трибуну, поближе к царской беседке, гарантировал его обладателю на ближайший год статус обласканного государем придворного.
Окрестности Красного села раз в год волшебным образом превращались в подобие Петергофа. Нет, гостям здесь не предоставлялось ни малейшего шанса насладиться архитектурой, вычурными творениями садовников или красотой фонтанов, но по количеству представителей высшего света, прибывших на офицерские скачки, сравнение можно было считать вполне уместным.
Девицы состязались в красоте своих нарядов, заблаговременно заказанных у лучших портных Петербурга, конезаводчики соревновались за звание лучшей конюшни, а офицеры стремились стать первыми на дистанции не только за приз императора, но и ради заветной записи в послужном списке, гарантировавшей уважение однополчан и командиров и продвижение по службе.
Колокол второй раз раскатисто зазвенел, что для участников скачек означало команду занять седла и место на старте.
Публика на трибунах принялась оживленно переговариваться – вот-вот начнется самая главная скачка сезона – на четыре версты с препятствиями. Финиш произойдёт здесь же, напротив императорской ложи.
