Это могла быть только мать Арджуны.
Сенлин поискал какой-то путь, чтобы приблизиться к ней, но не нашел. В пределах досягаемости не было ни досок, ни балок, ни стропил. Только нити паутины, уходящие вниз, перекрещиваясь и оставляя нерегулярные просветы, и женщина, что ожидала в центре.
Порыв ветра ухватил его за сюртук и чуть не сбросил с выступа. Теперь он понял, зачем нужна вешалка для пальто; свободная одежда могла превратить человека в воздушного змея. Но лишь когда Сенлин повесил сюртук рядом с другими, он полностью осознал, что произошло. Сюртуки принадлежали мужчинам, которые пришли сюда, отважились ступить на паутину и не вернулись.
Шесть сюртуков без хозяев: шесть потерянных душ.
– Прекрасное место, чтобы повернуть назад, – сказала Мария, скользнув мимо его локтя и заглянув вниз. – Давай будем честными, Том, это немного чересчур даже для тебя. Подумай о том, что ты делаешь: рискуешь жизнью, чтобы получить совет от какого-то паукообразного, которое поселилось в основании пиратской бухты. Такой надежный источник! Разве она может сказать что-то важное? Даже если она знает то, что ты хотел бы узнать, – знает, как проникнуть в Пелфию с помощью какой-то забавной уловки, – что тогда? Будешь бродить по улицам и звать меня по имени?
Она раздвинула нити паутины и попыталась пробраться через них.
– Меня там даже нет! Я сбежала давным-давно. Я отправилась домой. Я уже принимаю гостей-джентльменов. Я вытираю пыль со скамеечки перед пианино прямо сейчас!
Она немного поизвивалась, протискиваясь вперед, а затем проникла сквозь дыру в плетении. На мгновение повисла перед ним вверх ногами. Она выглядела так же, как в тот день, когда забралась на дерево, чтобы вызволить воздушного змея, которого он сделал для нее. Потом ее вес перераспределился, поверхность перестала ее удерживать. Она упала без единого слова.
Сенлин молча смотрел ей вслед, чувствуя комок в горле. Это было всего лишь видение, и все же ему с трудом удалось не завопить от потрясения и разочарования.
Возможно, стоит повернуть назад. Возможно, это безрассудство. Но к чему возвращаться? К замешательству? Невежеству? Неизбежному сползанию в жизнь, полную насилия? Конечно, лучше идти вперед, в погибель, чем назад, в гниль.
Он взялся дрожащей рукой за яркие пряди и полез в паутину ткачихи.
Эдит сидела в ванной и наблюдала за одиноким облаком, плывущим над долиной. Она лениво спросила себя: из какого водоема оно поднялось, на какие земли упала его тень, какие культуры оно поливало? Эта мысль унесла ее на семейную ферму. Она скучала по жизни, состоящей из сезонов и урожаев. Она даже скучала по наводнениям, которые уничтожали один урожай только для улучшения следующего. Весь этот период жизни казался таким же далеким и невосполнимым, как ее рука. Пока она пялилась на небо, одинокое облако поредело и растаяло.
Ванной команде служил балластный резервуар, в который можно было попасть, сдвинув наверх доски полубака. Вода не была питьевой, но для купания подходила прекрасно, если не принимать во внимание холод. Она находила это большой роскошью, невзирая на дрожь. На мгновение Эдит освободилась от ответственности.
Она сидела, положив руки на палубу: левая была мускулистой, палевого цвета, плечо покрывали темные веснушки, которые у нее появились в детстве. Другая рука представляла собой громоздкую конструкцию из пластин, болтов, клапанов и множества механических деталей, которые Эдит не могла назвать. Но она знала, как ухаживать за этим устройством: ей приходилось ежедневно пополнять запас воды, еженедельно смазывать суставы и примерно раз в месяц заменять жидкую батарею, чей запас был ограничен. Как ни странно, движитель сделался ее частью. Она не могла представить жизнь без него.
Механическая рука идеально подходила для некоторых работ: вскрывать ящики, носить тяжести и выбивать зубы – со всем этим устройство на ее плече отлично справлялось. Но другие задачи, часто простые, сделались обременительными. На то, чтобы одеться и раздеться, уходило в два раза больше времени, чем раньше. Когда требовалось завязать узел, на лбу выступал пот. Даже мытье волос, когда-то бывшее медитативным процессом, теперь стало утомительной, иногда болезненной работой.
На мгновение она решила отказаться от этой самой работы. Потом почуяла запах своих волос, и решимость вымыть их вернулась.
Час спустя она стояла одетая у руля, ее кожа сияла, темные локоны сохли на ветру. Она снимала показания флюгера, барометра и анемометра, рассчитывала высоту, отмечала расположение солнца, а затем решила отправиться в большую каюту, чтобы записать измерения в судовой журнал.
Пока Билли Ли был капитаном, Эдит привыкла вести журнал, так как он часто отвлекался на ту или иную авантюру. В то время она только начала учиться писать левой рукой, и поэтому ее дополнения были короткими и некрасивыми. Ее почерк улучшался, но медленно. Став капитаном, Сенлин взял ведение журнала на себя. Его стандарты по поводу почерка, орфографии и пунктуации граничили с фанатизмом. Эдит предоставила Сенлину возможность возиться с засечками и завитушками, потому что по какой-то немыслимой причине это делало его счастливым. Она не открывала журнал месяцами.
Но сегодня Сенлин ее взбесил. Его пустой взгляд, с которым все только ухудшалось в последние недели и от которого капитан казался одновременно отчужденным и немного сумасшедшим, все сильнее действовал на нервы. Его рассеянность тревожила – ведь они на самом-то деле поддавались его одержимости. Если его решимость ослабевает, на что им надеяться?
Поэтому она решила обновить журнал своим неуклюжим, некрасивым почерком, желая напомнить ему, что он не одинок в этом приключении.
Она открыла большую книгу в кожаном переплете с закладкой в виде ленты и просмотрела последние записи. Она удивилась, увидев, насколько Сенлин украсил дневник. Ли писал фрагментами, иногда делал наблюдения, а она была еще более краткой, но Сенлин, по-видимому, решил подробно рассказать об их перипетиях. Она чувствовала себя вдвойне неловко. Во-первых, из-за него – потому что использование судового журнала в качестве дневника напоминало исповедь бакалейщику. Во-вторых, из-за себя – потому как неожиданно обнаружила, что шпионит за ним. Она больше не чувствовала, что стоит в большой кабине. Она словно очутилась в чьей-то спальне.
Забыв о первоначальном замысле, она захлопнула журнал.
Но недостаточно быстро. Витиеватая «М» мелькнула на странице, и Эдит, сама того не желая, выхватила из текста всю фразу.
Она застыла над закрытым журналом, вспоминая написанные слова, как проснувшийся в испуге человек вспоминает неожиданный шум посреди ночи. Ей показалось? Может, слова выглядят зловещими только потому, что она вырвала их из контекста? Эдит размышляла над фразой с растущим беспокойством, пока не поняла, что задерживает дыхание.
Она заставила себя выдохнуть.
Корабль был пуст. Ее волосы все еще не высохли после ванны, но она почувствовала, как тяжесть обязанностей навалилась ярмом.
