– Ты должен починить корабль.
– Я не собираюсь сидеть здесь и возиться с кораблем, когда моя сестра заблудилась в лесу.
– Ты должен починить корабль, – повторила Ирен. Ее широкое лицо окаменело, словно форма для литья. – У нас нет еды и мало воды. Мы сели на мель. И Волета с нами.
– Знаю! Мне нужна минутка, чтобы найти ее и притащить…
Схватив Адама под мышки, Ирен подняла его в воздух. Она поднесла его к самому лицу, и их носы соприкоснулись и расплющились друг о друга. От нее пахло железными цепями и потом. Когда она заговорила, ее смрадное дыхание согрело его лицо.
– Хочешь, чтобы тебе доверяли? Хочешь спасти сестру? Хочешь, чтобы я поставила тебя на ноги, а не на голову? Делай то, что обещал капитану. Почини корабль.
Хотя преданность сестре сопротивлялась здравому смыслу, Адам знал, что Ирен права. Волета повела себя импульсивно, и теперь он снова должен быть благоразумным. Он вспомнил жизнь в порту, подчиненную прагматизму, и сказал себе, что спасение иногда требует подготовки, а не экстренных действий. Что бы ни случилось дальше, им понадобится корабль.
Адам кивнул. Их носы терлись друг о друга, но Ирен не ослабила хватки. Он понял, что момент требует не просто молчаливого согласия; он знал, чего она ждет, и поэтому произнес слова настолько твердым тоном, насколько мог:
– Я починю корабль.
Волета перемещалась по высоким ветвям фарфорников, под облаком паутины. Разветвленные, светящиеся стволы внизу напоминали молнии, застывшие в середине удара. Удивительное зрелище. И она была рада, что не пропустила его. Она перепрыгнула на другую ветку, а затем прошла к еще одной на цыпочках, двигаясь с быстротой, невозможной на земле, где подлесок был густым как ежевика.
Она старалась быть хорошей. Но корабль сделался таким удручающим местом. Она не смогла бы задержаться на борту и на минуту, хотя знала, что, исчезнув, заставит брата понервничать.
Перед тем как уйти, она прочесала чуланы камбуза на предмет чего-нибудь съедобного. Нашла старую суповую кость, застрявшую в углу, нашла ржавый горшок с затвердевшей патокой, которую сначала приняла за смолу для латок, и смела с полок достаточно рассыпанного чая, чтобы подкрасить чашку горячей воды.
Тоска зеленая.
От скуки она начала напевать глупую, прилипчивую мелодию. Мелодия просто всплыла в ее голове и отказалась уходить. Волета напевала и напевала, пока песня не пробудила воспоминания по-настоящему, и девушка увидела призрак органиста в сценическом плаще, глядящий на нее через плечо, пока его руки с отработанным изяществом бегали туда-сюда по клавишам.
В мгновение ока Волета узнала песню, льющуюся из ее уст. Это было ее музыкальное сопровождение на сцене «Паровой трубы» в течение многих, многих ночей. Мелодия, написанная и названная в ее честь: «Волета, летающая девушка».
Вскоре после этого она удрала с корабля.
Ничто так не очищает разум, как небольшое приключение.
Пискля, разумеется, отправилась с нею, хотя Волета держала зверька в рукаве, потому что боялась, что белку укусят черные пауки, которые так и кишели на верхушках деревьев. С виду они напоминали маленьких крабов и метались вокруг стволов и сквозь облака шелка наверху. Обычно они старались избегать ее, но было трудно не наступать на них и не хватать случайно, берясь за ветку. Несмотря на плотные перчатки и кожаные сапоги, один паук залез ей на шею и укусил. Болело, как будто пчела ужалила, но яд, кажется, не был смертельным.
Она пошла в том же направлении, что и капитан, наполовину чтобы следить за ним и наполовину чтобы выскочить и удивить его забавы ради. Они с «мистером Уинтерсом» так шумели, пока разговаривали и спорили, что их было легко отследить.
Она еще не успела догнать их, когда услышала нечто новое. Это звучало как шелест ветра, а затем – как брызги дождя, падающие сквозь листья. Вокруг нее поднялся шум, и на мгновение показалось, что надвигается гроза. Но конечно, это было абсурдно. Она внутри Башни.
И падала не вода.
Пауки больше не рассеивались перед ней и не бродили бесцельно в облаке паутины. Они изменили направление все сразу, как железная стружка при появлении магнита. Сначала пауки бегали поодиночке, а потом потекли ручьями. Наконец они полились из паутины большим черным каскадом, кувыркаясь, проваливаясь сквозь ветви и мимо Волеты.
У нее не было времени, чтобы убраться с дороги. Она прижалась к гибкой верхушке дерева и попыталась стать совсем маленькой. Рой пауков хлынул ей на голову.
Она ожидала, что ее зажалят до смерти. Но пауки были не в настроении кусаться. Этот факт мог бы утешить ее еще больше, если бы открытая кожа шеи и лица не зудела так ужасно от прикосновений тысяч лап. Она зажмурилась и задержала дыхание.
Что-то в этом чувстве показалось знакомым, и, поскольку ей нужно было отвлечься, она предалась ностальгическим фантазиям, которые перенесли ее в старый дом.
В Депо Шумера, где она родилась и выросла бесстрашной, был узкий брус, пересекающий особенно активную часть железнодорожных путей. Взрослым и в голову не приходило ходить по нему, и если бы они заподозрили, что такая перспектива соблазняет детей, точно избавились бы от бруса. Он когда-то был частью желоба, через который заполняли зерном открытые вагоны, но теперь от разобранной машины больше ничего не осталось.
Дети в Депо – по крайней мере, самые неукротимые – похвалялись тем, что прошлись по брусу, хотя никто, разумеется, не мог это засвидетельствовать. Брус был сорока футов длиной, шириной с каблук и оранжевый от ржавчины. Даже если бы он выдержал, пар проходящего поезда мог сдуть человека на землю или сварить заживо.
Волета, которая прилагала немалые усилия, чтобы доказать свое бесстрашие снисходительным мальчишкам, начала думать об этом ничем не примечательном ржавом брусе как о единственном величайшем испытании мужества во всем Шумере и, возможно, мире.
И вот как-то раз она путешествовала туда-сюда по окрестным пешеходным настилам, собирая толпу глумливых, дразнящих детей, которые должны были увидеть, как она переходит брус. Поскольку именно пар пугал ребят больше всего, Волета решила подождать, пока подойдет поезд, чтобы начать переход. Таким образом, никто не смог бы сказать, что ей повезло. Когда локомотив запыхтел по рельсам, изрыгая большие клубы грязного дыма, она оставила надежный настил и скользнула на брус.
Края железной перекладины были такими мягкими, что рассыпались под ее туфлями. Металл стонал, но не ломался.
Пришлось поспешить, чтобы добраться до середины, прежде чем поезд пройдет. Дымовая труба как будто задыхалась. Пар то вырывался наружу, то застревал, то снова вырывался. Она повернулась к поезду лицом. Она закрыла глаза и выставила тонкие голые руки.
Сквозь рев локомотива она услышала встревоженные крики взрослых. Но у них не было времени, чтобы остановить поезд, и они боялись выйти за ней и сломать брус своим весом. Сначала они приказали ей убираться оттуда, потом принялись сыпать ругательствами: «Поглядите-ка на маленькую шлюшку, она улыбается!»
