Изумленный появлением говорящего лесного существа, Сенлин лишь теперь осознал, что располагалось за круглой дверью. Перед ними лежала мощеная улица, по сторонам которой возвышались каменные здания. Фасады и старые сланцевые крыши были влажными от капающей воды с трубопровода наверху. Огромные улитки с нефритовыми раковинами ползали по трубам, и оставленные ими серебристые следы виднелись повсюду в свете уличных фонарей, покрытых слоем сажи.
Красный ара, сидящий на вывеске пивной, хрипло прокричал:
– Пора идти! Пора идти!
Сенлину понадобилось несколько секунд, чтобы понять: он стоит на пороге Цоколя или, по крайней мере, той его части, которая умещалась в небольшом помещении. В отличие от настоящего Цоколя, переполненного нищими и паломниками, «модель» была необитаема. За зданиями, которые выглядели разрезанными пополам, поднималась стена самой комнаты. Впереди них, в конце мостовой, виднелась белая дверь.
– Почему он взял наш корабль? – спросила Эдит.
– Генри забрал ваш корабль? Как странно. Вы же использовали сигнал, верно?
– Не совсем. Мы не знали, какой он.
– Ну, тогда вам повезло, что дверь открылась.
– Когда нам вернут корабль? – спросил Сенлин.
– Простите, мне кажется, вы перепутали меня с камердинером. – Байрон чопорно щелкнул каблуками ботинок и быстро двинулся вперед. – Давай, давай! Тебе придется все объяснить самой. Я этого делать не собираюсь.
Команда посмотрела на капитана. Эдит обнадеживающе улыбнулась, но он почувствовал, что не заслуживает такого. Он повел себя самонадеянно и не посчитался с ее сомнениями. А она все равно ему улыбается. Как будто делает чудесный подарок.
– Мы бывали и в более странных переделках, – уверенно произнес Сенлин. – Держитесь вместе. Следуйте за мной.
– Да, пожалуйста – следуйте за мной вслед за ним, – бросил Байрон через плечо, фыркнув. – Вперед, бесстрашный вождь! Эдит, честное слово – не знаю, где ты нашла этого осла, но прежний петух мне больше нравился. Ли, конечно, был далеко не подарок, но у него хоть со слухом не было проблем.
Насмешки Байрона не прекращались, пока он открывал белую дверь.
По ту сторону порога брусчатка сменилась шерстяными коврами. Вместо мшистых труб комнату обрамляла потолочная лепнина. Стены украшали шкуры, старинные гербы и пыльные газеты в рамах. На барной стойке из темного дерева выстроились графины и бокалы, блестя в свете очага. В углу возвышалось знакомое существо. Мохнатая лапа зверя застыла над головой, словно у нетерпеливого ученика, готового отвечать.
– Этот паукоед стоит неправильно, – заявил Адам. – Видно, что тот, кто им занимался, никогда не видел живую тварь.
– Молчуном ты мне больше нравился, – отрезал Байрон.
Сенлин и Эдит разделили другое воспоминание. Сделав шаг, они вернулись в Салон – к тому, с чего все началось. На Эдит накатила непривычная тоска. Когда-то она была туристкой, когда-то она верила, что сможет покинуть Башню, стоит только захотеть…
По другую сторону комнаты их ждала другая белая дверь, и они вошли в нее вслед за Байроном, отругавшим их за медлительность.
За порогом был кованый железный мост, который звенел и дрожал под ними. Вода затопила пол, хотя глубина казалась небольшой. Потоки воздуха из низких вентиляционных отверстий пробуждали на воде рябь, изящную как кружево. На потолке вертелся зеркальный шар, рисуя на их коже изысканные узоры. Все четыре стены охватывала единственная фреска, изображающая залитые солнцем кафе и разноцветные киоски, не похожие друг на друга.
Сенлин смутился, вспомнив время, проведенное в Купальнях: он был такой наивной и неуклюжей пешкой и все же необъяснимым несправедливым образом спасся, в то время как Тарру превратили в хода, а Огьера убили. Какая нелепость!
– Хватит выпендриваться, Байрон. Они очень впечатлены, но никто не хочет осматривать всю Башню.
– Я бы хотела, – заметила Волета, но, когда «мистер Уинтерс» нахмурила брови, мигом исправилась: – То есть нет. Ничуточки.
– И для каждого кольцевого удела устроена отдельная комната? – спросил Сенлин.
– Да. Они должны заставить наших гостей чувствовать себя как дома.
Ирен окинула безвкусные декорации хмурым взглядом:
– Не получается.
– Наверное, это потому, что ты не гость.
– Почему мы идем этим путем, Байрон? – спросила Эдит.
Большие, похожие на лилии-каллы уши Байрона опустились, рот сжался.
– Ты ведь понимаешь, что большинство цивилизованных посетителей находят модельные комнаты захватывающими, а мой тур – увлекательным?
– Пожалуйста, мы можем пройти в коридор?
– Я и не собирался водить вас по всем комнатам, – продолжил Байрон. Сенлин едва ли мог интерпретировать напряженное выражение лица проводника, но ему показалось, что олень строит недовольную гримасу. – Я лишь подумал, что этот путь… приятнее.
– Фердинанд там?
– Ну еще бы! Если бы он смог пролезть через дверь, сейчас наступал бы мне на пятки. Какой-то позор! Он следует за мной повсюду, ни минуты покоя. У него испортился характер, Эдит. Напрочь испортился.
– Кто такой Фердинанд? – спросил Адам.
– Идем, идем, – поторопил Байрон, поворачивая на мосту направо и выходя через другую дверь.
Выйдя из проработанных до мелочей моделей кольцевых уделов, они оказались в поразительно ветхом широком коридоре. Пол, покрытый многими слоями ковров, которые перекрывали и наползали друг на друга, как влажные осенние листья, был губчатым и пах плесенью. Розовые с белым обои пестрили дырами и потертостями. Череду белых дверей по обе стороны время от времени прерывали неглубокие альковы, украшенные алебастровыми бра и картинами, чьи сюжеты терялись в тени.
На первый взгляд коридор был непримечательный – словно в заброшенном отеле или непопулярном санатории. Но надо было всего лишь взглянуть вверх, чтобы понять, чем он отличается от всех этих прозаичных туннелей, ибо всего лишь в паре футов над головами располагалась точная копия их уровня, вплоть до вереницы дверей и подернутых дымкой картин. Над этой итерацией находилась еще одна, а выше нее – другая. Они стояли на дне каньона со стенами, оклеенными розоватой бумагой и содержащими тысячи дверей, недоступных для всех, кто попытался бы попасть внутрь, и предположительно смертельных для любого, кто хотел бы выбраться. Это было головокружительное зрелище.
И все-таки в тот миг их вниманием завладело нечто иное: механический гигант, мчащийся по коридору.
Он напоминал колосса, который унес их корабль, и хотя был вчетверо меньше исполинского швейцара, все равно оказался достаточно большим, чтобы Ирен рядом с ним выглядела ребенком. Плечи его были широкими, ноги толстыми, руки свисали до пола. Он смахивал – по крайней мере, на взгляд Сенлина – на плод невероятной любви локомотива и гориллы.
