– Да. Он сказал… – Эдит прочистила горло и произнесла слова, которые сама придумала во время долгой поездки без него.
Стул Волеты с грохотом опустился.
– Он сказал, что любит меня? – Она смотрела так недоверчиво, что Эдит пришлось отвернуться. – Мистер Уинтерс, я верю вам. Но я хочу, чтобы вы знали, что не обидите меня. Он сказал что-нибудь еще, хоть что-нибудь?
Эдит высоко оценила дипломатичность Волеты, но вид у нее сделался несчастный.
– Он сказал: «Передай совенку, чтобы не забывала про мой день рождения».
Волета от облегчения закатила глаза:
– О, с ним все в порядке.
В «Паровой трубе» им разве что не заткнули рты. Родион, негодяй-органист и беззастенчивый сутенер, редко упускал возможность позлорадствовать над их долгом. Он в особенности обожал бросать на Волету плотоядные взгляды в присутствии Адама, зная, что парень ничего не может с этим сделать. Адам понимал, что развратным поведением Родион его провоцирует, но от этого его гнев не ослабевал. Волета привыкла видеть брата с красным лицом, трясущимся от попыток держать себя в руках.
Если Адаму случалось сглупить и попросить минутку с сестрой наедине, Родион тотчас же отвечал: «Уединяться можно согласно почасовой ставке».
Положение осложнялось еще и тем, что за кулисами постоянно кишели рабочие сцены, грузчики, а также несчастные женщины из труппы Родиона. Волета однажды совершила ошибку, назвав Адама «старшим братом» перед танцовщицей кордебалета, и в тот же день все девушки начали называть своих клиентов «старшими братьями». Причудливая мода продержалась несколько недель.
Таким образом, они научились всегда быть начеку и никогда не обмениваться ничем, кроме самых мягких любезностей.
За исключением ночи пожара.
То, что Адам той ночью оказался в «Паровой трубе», было полнейшим совпадением. Финн Голл поручил ему доставить в погреб Родиона шестьдесят бутылок игристого, и так вышло, что Адам прибыл с грузом между выступлениями, когда Волета не болталась на трапеции.
Адам закончил двигать ящики с вином и уже собирался скупо поприветствовать сестру, как вдруг мальчишка, выметающий с трибун оброненные банкноты и шелуху арахиса, произнес волшебное слово: «Пожар!» И началась паника.
Плащ Родиона героически взметнулся, когда сутенер бросился к выходу. Он вышел первым, но кордебалет и рабочие сцены не сильно отстали. Только Адам и Волета медлили, прижимаясь к занавесу в поисках укрытия и высматривая огонь. Пока что они видели лишь немного дыма.
Взяв сестру за руки, Адам без промедления рассказал ей о том, чему научился во время своих мошеннических экспедиций.
– Если я не вернусь, ты должна знать, когда меня искать. Мало назначить место, нам требуется еще и время. Иначе может оказаться так, что мы просидим где-нибудь всю оставшуюся жизнь, ожидая друг друга.
– Ты собираешься не вернуться? – Сценический грим увеличил ее и без того округлившиеся глаза.
– Нет, что ты! Конечно, я вернусь, – тотчас же заверил Адам, не в силах разжать хватку. В зрительном зале по ту сторону занавеса кричали, призывая воду, песок и всех, кто способен помочь. – Но если я не вернусь, если меня ограбят или остановят на таможне, ищи меня в мой день рождения, двадцать третьего апреля. Ты помнишь где?
– У Совиных ворот, – сказала Волета. Они договорились встретиться там, если однажды разлучатся. Она поняла, что это значит. – Думаешь, мне удастся сбежать?
– Если кому и удастся, то тебе. Это может занять несколько лет, несколько попыток; возможно, тебе придется сменить адрес…
– Не говори так.
– У меня есть план, – сказал он и собирался сказать больше, когда позади что-то тихо звякнуло.
Никто из них не слышал, как подкралась амазонка с лицом наковальни, но она подкралась и стояла совсем близко, держа в каждой руке по ведру с песком. Волета что-то проблеяла от неожиданности, а великанша, опоясанная цепями, втянула воздух и рявкнула им в лицо:
– Пожар!
Волета и Адам побежали к двери, как пара испуганных кошек.
– Забавно, – сказала Волета, когда Ирен встала и начала убирать посуду. – Было легче ладить, когда мы не говорили друг с другом.
– Пожар-то был? – спросила Эдит и доблестно подавила зевок. Недосып наконец-то ее настиг. Она глотнула холодный кофе с капелькой рома.
– В основном дым, – сказала Ирен и с грохотом опустила тарелки в раковину. – Кто-то уронил сигару на ковер.
– Каков был его план? – спросила Эдит.
– Ему так и не удалось мне рассказать, но вскоре он вернулся домой с повязкой на глазу. Я сказала, что больше не желаю знать ни про какие планы. Тогда он сделался немного осторожнее.
Возясь с посудой, Ирен не могла избавиться от собственного образа, который сложился по словам Волеты. Она была чудовищем. Ходячим кошмаром. Не человеком, но злым духом. Но гляньте-ка на нее сейчас: моет тарелки, как обычный человек. Пока руки амазонки согревались в мутной воде, она изумлялась новой жизни. Чудо, что они взяли ее с собой, простили ее, полюбили. Она не должна забывать о том, как ей повезло.
С руками, до локтей покрытыми пузырями, она повернулась к столу:
– Простите меня за все это. И за последнее, и за следующий раз, когда я разозлюсь.
Потом она вернулась к мытью. Эдит и Волета пожали плечами, обе приятно удивленные.
Волета унесла остатки завтрака на кухонный стол, шлепая ногами по лужам, которые натекли от усиленного мытья Ирен.
– Я хочу сказать, что упоминание о дне рождения намекает на то, что у него сложился некий план по поводу этих людей, свивших гнездо на крыше. Может, он хочет их ограбить. Я не знаю. Надо будет спросить его в день рождения.
– Так ты думаешь, что он сбежит?
– Если кто-то и сможет…
Эдит поразилась тому, как спокойно Волета приняла новость, и прагматичная часть ее хотела поспорить о том, до чего это был маловероятный сценарий. Неужели Волета действительно ожидала, что брат ускользнет от похитителей, как-нибудь спустится по Башне и появится у Совиных ворот к своему дню рождения? Хотя это и не было невозможно, шанс казался незначительным. Но что толку ясным взглядом глядеть в лицо злой судьбе? И кто она такая, чтобы устраивать девушке холодный душ, лишая надежды?
– Волета, пока мы вместе, обещаю, что мы встретим день рождения Адама у ворот. И я уверена, он сделает все возможное, чтобы появиться там в назначенный срок. – Эдит встала, и по выражению лица сделалось понятно, какие усилия потребовались для простого действия. – А теперь, если никто не возражает, мне нужно вздремнуть.
– Сейчас одиннадцать часов. Разве ты не должна кое-чем заниматься? – с удивленным видом спросила Волета.
– Сегодня утром обойдемся без гимнастики, – сказала Эдит, опираясь на открытую дверь спальни. Ром, который сначала согрел ее руки и ноги, теперь сковал их приятной тяжестью. С того места, где она стояла, была видна кровать: слишком пухлый матрас, изголовье с выступающей частью, укрепленное полудюжиной подушек, и простыни, мягкие, как клевер.
