Книга Приговорен к расстрелу, страница 13. Автор книги Петр Патрушев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Приговорен к расстрелу»

Cтраница 13

Вначале я чувствовал себя неуютно в моей новой роли. Но вскоре почти наслаждался моей авантюрой. Меня показывали студентам и приезжим специалистам как интересный случай. Я представлял им свои реальные философские и политические взгляды, только в преувеличенно искаженном виде, чтобы казаться сумасшедшим. И вдохновенно продолжал проповедовать идею, что Россия получила бы огромное преимущество, односторонне разоружившись и сдавшись Америке.

Как правило, эта теория неизбежно вызывала снисходительные улыбки врачей и студентов.

В течение нескольких недель, проведенных в больнице, я узнал больше о психических болезнях, чем мог бы изучить, поступив в мединститут. В нашей палате был молодой пациент, страдавший своеобразной формой шизофрении. Во время ремиссий он, бывало, допускал меня в свой мир, который, хотя и отличался от нашей нормальной реальности, был вполне законченным и имел свою внутреннюю логику. Эту реальность нельзя было назвать приятной. На самом деле это была очень пугающая реальность для меня, лишь игравшего роль больного.

Я узнал, что многие из тех, кто содержался в больнице, в действительности не были больными — в том смысле, что не являлись воющими идиотами. В основном здесь находились беглецы от нашей цивилизации, нашей хрупкой реальности, поддерживаемой далеким от чистосердечности социальным консенсусом.

Они говорили на странных языках, каждый со своей собственной грамматикой, которую мы не могли или не хотели понимать. Они пытались сказать нам о своих собственных поисках, о своих попытках, столь же трогательных, как и трагичных, вписаться в принятую версию реальности с проблесками другой, личной, магической реальности, созданной ими самими. Они были кафковские поденщики, пренебрегшие предупреждением охраны и вошедшие в запретную дверь. Они вернулись из своего путешествия со странными и завораживающими историями, которые мало кто хотел слушать, и в наименьшей мере их доктора.

Среди них также находились люди, подобные мне, беглецы в ином смысле. Они являлись социальными неудачниками и бунтарями, у которых имелась столь отличающаяся версия осознания реальности, что они вынуждены были находить временное убежище под маской безумия. Психбольницы становились местом отдыха, хотя и далеким от комфорта, но и утешительно далеким от суровости, требований и преследований их со стороны стопроцентно нормальных людей. Это было что-то вроде чистилища, где люди либо вообще уклонялись от нормальной реальности, либо приспосабливались, хотя и несовершенно, к ее требованиям.

Днем, когда доктора и сестры появлялись в большом количестве, больница часто напоминала настоящий бедлам. Две реальности вступали в конфликт, сошедшись в неравной битве. Разносились крики больных, которых били или подвергали болезненным инъекциям. Давление медперсонала, скрытое или открытое, провоцировало больных на чрезвычайно причудливое поведение.

Для того, чтобы предотвратить разрушение собственной реальности у докторов, реальность пациентов должна быть втиснута в безопасные рамки, предусмотренные медицинскими руководствами. Поскольку доктора и сестры контролировали поведение больных убеждением, насилием и лекарствами, эта попытка оказывалась, по крайней мере, частично успешной. Лишь в- редких случаях доктор или сестра дезертировали в стан противника. Ночью, когда доктора уходили домой, а сестры и медбратья впадали в дремоту, вся атмосфера менялась. Палата выглядела наподобие поля после битвы, где раненые вздыхают, стонут и подбадривают друг друга, а все еще ходячие оценивают потери, оказывают поддержку, перевязывают раны.

Жизнь при этом возвращалась к некоему подобию нормальности. Эксцентричные симптомы и проявления почти полностью исчезали, и больные становились просто нормальными человеческими существами, каждый со своими свойственными ему или ей потребностями и надеждами. Когда дежурная сестра или медбрат были особенно дружелюбными, случались полностью непозволительные вещи. Откуда ни возьмись появлялась скрипка, и вчерашние лунатики сидели тихо и сосредоточенно, слушая задумчивые звуки Сен-Санса или Бетховена.

Позже я узнал, что на Западе есть места, где люди удовлетворяют свои побуждения, не входящие в обычные рамки, в так называемых группах тренинга, которые по российским стандартам могли бы быть названы группами экспериментального безумия. У них есть разные наименования: динамическая медитация, биоэнергетика, «первичная терапия» по Джанову, гештальт, группы «энкаунтер» и т. д. Однако основа здесь одна и та же. Людям предоставляется безопасная отдушина в социально приемлемых рамках, чтобы развеять их сдерживаемые стрессы и страхи и узнать их причину.

На Западе виды помешательства, вроде моего, могут процветать в университетах и даже среди политиков. Конечно, и на Западе психлечебницы — места конфликта, сражения между двумя различными реальностями. Но эта конфронтация является в целом более безопасной, менее грубой. Есть даже доктора, которые добровольно учатся говорить на языке пациентов и рассматривают себя больше как посредников, облегчающих путь к изменениям, чем в качестве авторитарных фигур.

В больнице я сильно похудел. Кормили нас ужасно, порою из грязной посуды, используя плохо промытые овощи. Я избегал принимать любые лекарства, выплевывая их в туалете. Уклонялся от шоковой терапии инсулином, и тем самым едва не подверг опасности всю мою затею. Быстрые изменения моего психического состояния, кажется, возбудили подозрения персонала. Повезло, что у меня был довольно интеллигентный доктор, майор Пашуто (который, тем не менее, отправил бы меня в тюрьму или в спецбольницу, осекись я где-то в своей нелегкой роли).

Наконец, я «выздоровел» достаточно, чтобы меня выписали и перевели в гражданскую больницу Томска. Там, как сообщил мне злорадно один не любивший меня медбрат, меня-таки подвергнут шоковой инсулинотерапии. Я по-настоящему забеспокоился. Не слишком ли далеко зашел мой гамбит Гамлета [8]? Были ли высказанные мною взгляды такими, что за них могут приговорить к пожизненному заключению в психлечебнице? Не привел ли мой бунтарский энтузиазм, ощущение игры, увлечение деталями симулирования, к реальной опасности помешательства при интенсивном лечении и, в конечном счете, — к опасности для жизни?

Я смотрел в бесстрастное лицо кафковского Инспектора. Казалось, выхода не было. Томская лечебница, в которую меня перевели, охранялась очень строго. На дворе была лютая сибирская зима, и я мог бы замерзнуть насмерть, даже если бы удалось бежать. Как, куда я бы пошел в предательской больничной пижаме? Лечебница находилась в нескольких километрах от города.

Мне помогла случайность, близкая к чуду. Один мой знакомый из мединститута проходил здесь практику. Он сначала не узнал меня — я потерял много веса. Но как только узнал, сразу включился в мое дело. Он пообещал прочитать мое досье у врача и сообщить мне, что для меня готовят.

Новости были неутешительны. Мне грозил усиленный режим психотропного лечения в сочетании инсулинокоматозной, а если не поможет, то и электроконвульсивной терапией. Надо было что-то срочно предпринимать!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация