Наиболее приятными и безобидными представителями эмигрантского сообщества были пожилые дамы, которые готовили блюда и обслуживали посетителей в отличном русском ресторане «Ренессанс» рядом с Бейоглу, главной улицей Стамбула. Их котлеты «по-киевски», пирожки и борщи были просто восхитительны. Единственный недостаток — близость ресторана к советскому посольству. После памятной встречи с агентом КГБ я старался не испытывать судьбу.
Обстановка в лагере стала напряженной после драки по какой-то пустяковой причине, в которую оказались замешанными русские и болгары. Какое-то время казалось, что напряжение, которое мы все испытывали, привело к появлению неприязни и зависти между разными этническими группами. Многие завидовали еде и одежде, которые приносил в лагерь Николай. Обычно стычки происходили после тайных попоек. Владимир, естественно, наслаждался возможностью показать свою силу. Он регулярно тренировался со штангой, сделанной из кирпичей и лома, и спал с пожарным топором под подушкой. К счастью, вскоре обстановка разрядилась — Тодор, один из главных зачинщиков драк, в конце концов, пошел на примирение после того, как мы с ним хорошо выпили и переговорили, подарив ему вдобавок бутылку коньяка из секретных запасов Николая.
Через год Ерема отправился в Канаду. За ним последовал Владимир, получивший шведскую визу. Предполагалось, что он будет работать на трикотажной фабрике в Мальме. Доктор Тенков уехал в Соединенные Штаты, Саркис эмигрировал в Австралию. Из русского контингента остались лишь я и Николай. Я получил шведскую визу, но решил подождать визу в Австралию или Соединенные Штаты.
Через несколько месяцев позвонили из британского посольства в Стамбуле. Со мной хотел встретиться представитель Австралии.
Это был долгий разговор, человек, говоривший со мной, несомненно, получил информацию обо мне от турецких спецслужб. Поскольку эмигрантов в Австралию из Советского Союза уже давно не было, меня решили взять в порядке пробы. Мне сказали, что Австралия нуждается в рабочей силе.
Я попрощался с друзьями в лагере, а также с помощником мадам Павиолли Тони и самой мадам, которая, как и всем беженцам, оплатила мне дорогу морем из фондов ее организации. Последнюю ночь в Стамбуле я провел в доме Иды. Она сказала, что, несмотря на все наши ухищрения, многие в иностранной колонии и в ее организации знали о нашей связи. Мы могли бы играть в открытую. На прощание Ида подарила мне золотой датский гульден. Мы оба знали, что наши судьбы соединились мимолетно. Меня ждала новая жизнь в Австралии.
НАКОНЕЦ, АВСТРАЛИЯ!
Океанский лайнер отошел от причала в Стамбуле. Вдалеке стояли и махали мне, желая счастливого пути, Ида, мадам Павиолли, мои друзья из Левента. В последнюю минуту мне стало чуточку жалко покидать Стамбул — за год с лишним я к нему привык. Но все сожаления рассеялись, как только лайнер вышел в море.
Мы остановились по дороге в Пирее и потом в Неаполе. Остановка в Пирее была короткой, и я смог только немного побродить по городку. В Пирее было русское кладбище, и порт был когда-то базой российского средиземноморского флота.
В Неаполе мы остановились на ночь, и у меня была возможность посмотреть город. Из окон неслась веселая музыка, я пил в таверне дешевое красное вино и наслаждался певучей итальянской речью. Итальянцы показались мне веселыми, жизнерадостными и общительными. Это был Неаполь, о котором я так мечтал в турецком заточении. Но, конечно, мечта отличалась от действительности. Денег у меня практически не было, и я бродил пешком вдоль берега моря, рассчитывая поплавать на местном пляже. Помню, меня поразило то, что я не мог подойти к морю несколько километров — вдоль берега располагались богатые частные виллы, а дорожек к морю не было. И все-таки я был счастлив, когда, наконец-то, окунулся в воды Средиземного моря.
Поездка из Стамбула в Австралию длилась около месяца. В Индийском океане нас здорово трепало пару недель. Почти все пассажиры и многие из экипажа болели морской болезнью. Столовая была практически пустой во время ужина.
Во время этого долгого морского путешествия я начал немного выпивать, благо вино с обедом подавалось бесплатно. Я был, наверное, единственным политическим беженцем на судне. Люди беседовали о том, как делать деньги, о своих семьях и друзьях. Некий австралиец грубо обругал меня, услышав, что я слушаю русские передачи по коротковолновому радио. Почему я слушаю это иностранное радио? Я должен учить английский, раз собираюсь поселиться в Австралии. Я промолчал. В тот момент я гордился своим уже довольно беглым английским, но спор с этим полуграмотным австралийцем казался пустой тратой времени.
Я ничего не знал об Австралии, кроме того, что увидел в кино в Батуми и прочел в книгах и в энциклопедиях. Не знал, например, что окажусь практически единственным человеком, эмигрировавшим из СССР в те годы. Прошла уже послевоенная русская иммиграция из Европы, прошла и харбинская иммиграция из Китая, и не началась еще еврейская иммиграция конца 70-х — начала 80-х годов. Австралийские власти отнеслись ко мне корректно, хотя и с некоторым подозрением. Вскоре после приезда меня недели три допрашивала австралийская секретная служба. Все это, конечно, было понятно после нашумевшего дела Петрова
[14]. Для многих австралийцев я был вообще первым русским, которого они увидели.
Эпизод на корабле как бы предвосхищал то, что будет происходить со мною дальше. Высадившись на берег в Мельбурне, я в течение трех или четырех недель работал на местной фабрике. Поселился у милой дружественной русской семьи среднего достатка, которая прибыла в Австралию из Харбина много лет назад. По иронии судьбы опять, как когда-то в Томске и Батуми, я служил в отделе технического контроля. И, казалось, теперь уже некуда и не от кого было бежать. Мое будущее могло стать таким же, как у этой пожилой пары, считавшейся удачными переселенцами. Они добились своего — владели скромным домом, садом и могли не беспокоиться о том, на что будут жить в старости. Их эмоциональная жизнь вертелась вокруг холостого сына, который был к ним очень привязан, и любимой канарейки. Большинство вечерних разговоров сосредотачивалось вокруг уморительных проделок этого пернатого любимца.
Я чувствовал, что задохнусь в этой среде. Я был рад вырваться из СССР и избежать смертельной опасности, которая грозила мне там. Владел языком. Но о чем можно было говорить с обитателями этой чужой страны? Они мало знали о внешнем мире и их это нисколько не заботило.
Через несколько недель я оставил работу и с достаточной суммой в кармане отправился в Брисбен на далеком севере Австралии. Наконец-то буду любоваться экзотическими ландшафтами, наслаждаться теплым климатом, увижу диких кенгуру и, может, даже встречу аборигенов. Приехав в Брисбен, нашел работу чертежника. Деньги, проклятые деньги, являлись билетом на свободу, и их надо было зарабатывать.
