— Мне самому многое неясно. — Монах прикоснулся к правой половине своего лица и тут же одернул руку, будто наткнулся на болезненный укол. — Но расскажу, что ведаю. Время терпит, а кроме него, ничего у нас теперь нет.
Глава 17
Двое
— Я молился, — заговорил отец Томас, — взывал к Двуединому Богу, и он внял мне. Но сначала…
Монах уставился в плиты пола.
— Едва я услышал имя приора Неакра, — продолжил Велдон, — как этот умерший маг завладел моей бренной плотью.
— Умерший? — переспросил я.
— Да, — сухо ответил монах; правда, сразу добавил: — Его растерзала нечисть во время неудачного эксперимента почти полвека назад. Однако душу приора удалось удержать в мире живых.
— Это случилось здесь? В этом замке? — спросил я.
— Именно так, — ответил инквизитор. — В замке. У него, кстати, есть название. Сарн Адаб, что с эльфийского переводится как «каменный дом».
— Откуда известны такие подробности?
Я заподозрил неладное. Неужто Томас Велдон вовсе не тот, за кого себя выдает? Откуда ему известно про мага, померевшего полвека назад, и про то, что он являлся одним из приоров рыцарей Грааля? Да и имя Черного замка впервые слышу именно от инквизитора.
Алиса сохраняла маску спокойствия и равнодушия, Лилит тоже была безмятежной. Зато орк хмурился и с явным подозрением косился на инквизитора: сказанное монахом крайне не нравилось и Нуроггу.
— Откуда ведаю про все то? — перевопросил Томас Велдон.
В нем заклокотал плохо скрываемый гнев. Монах сорвал с головы капюшон, вновь явив глаз безумца.
— Узрел сие? — Церковник поднес к правой глазнице указательный перст.
Палец дрожал, и самого отца Томаса била легкая дрожь, а в левом глазу горело пламя, которое могло бы пожрать весь мир, вырвись оно из плоти церковника. Я помнил его фанатичным, истово верующим инквизитором, видел Велдона и любящим отцом, готовым на все ради дочери, но никогда отца Томаса не обуревала подобная ненависть; он был одержим ею!
— Узрел?! — закричал монах после моего затянувшегося безмолвия.
— Да! — выпалил я.
Плечи инквизитора вдруг поникли, дрожь исчезла, он опустил голову и натянул капюшон из темно-коричневой ткани. Тот снова удачно лег на лицо, укрыв лишь изувеченную половину и глаз Ниакра.
— Один из приоров ордена еретиков и боготступников ныне живет во мне, — продолжил Томас Велдон неожиданно спокойным голосом. — Я ошибался: тогда, много лет назад, меня вовсе не обратили. Они вселили в меня умершего Неакра! Он спал, и я был спящим.
Томас Велдон закашлялся, чтобы перевести дух. Говорил он с превеликим трудом. Инквизитору прекрасно известно, что надлежит делать с такими, каким он стал. С теми, кого пометило черное колдовство. Проклятые души заточались в аббатство Маунт, откуда никто и никогда не возвращался. Истинный сын Матери Церкви просто обязан добровольно отдать себя в заботливые руки монахов из Маунта.
Однако отец Томас не пойдет на покаяние и подчинение церковным уложениям, что еще совсем недавно сам яро претворял в жизнь, что и было самой его жизнью. Осознание себя противостоящим Матери Церкви жгло яростью и одновременно опустошало его.
— Неакр возобладал надо мной. Я перестал управлять своим телом и почти утонул в пучине беспамятства. Лишь молитва была рядом. Я взывал к небесам, не умолкая в мыслях ни на миг.
Монах снова взял паузу, и мне вспомнилось, что губы Велдона-Неакра непрестанно шевелились, когда тот ступал к черной пирамиде. Он молился! Почти потерял себя, но молился.
— С ужасом и отвращением я чувствовал, как вовнутрь вливается сила Низверженного, — говорил отец Томас. — Мое угасающие сознание противилось единению с кругом колдунов и участию в колдовском обряде. Только Томас Велдон более не был себе хозяином. Новая сущность поглощала меня. Я практически полностью растворился в Неакре и молил уже не за себя, но о Спасении и Прощении для Лилит. Ведаешь ли, Гард, что такое знать о гибели души единственной дочери?
Я покачал головой, впрочем, инквизитор не ждал ответа. Он заговорил снова, глядя мимо меня:
— Потом… раньше со мной не случалось ничего подобного… Божья благодать наполнила душу и сердце. Чужой и злой, пришлый дух оказался заточен в оковах, из которых ему не выбраться, и я снова обрел себя. Я мог противостоять чернокнижникам! Даже высшему, что замкнул на себя почти полный круг магов! Я ведь тоже был не один!
Лик монаха сиял, вернее, левая его половина. Предо мной снова стоял фанатичный инквизитор.
— Я видел его.
Томас Велдон кивнул. Он понял, что я говорю про ангела.
— Кого ты видел, человече? — вмешался в разговор орк.
Томас Велдон не слышал Нурогга:
— Но дарованной мощи Двуединого Бога и помощи Его посланника было недостаточно, чтобы выдержать натиск дюжины магов. — Лицо Томаса Велдона исказилось, словно от гримасы боли. — Я должен был найти уязвимое место в их колдовстве. Мне пришлось обращаться к Неакру, копаться в его памяти!
Томас Велдон скривился от отвращения.
— Но и того было мало! Тогда я использовал черную магию и силу Низверженного, дабы остановить натиск его слуг и, сковав их схваткой, превратить в легкую добычу для ваших мечей.
Я взглянул на пирамиду с одиннадцатью мертвецами. Алиса и Нурогг мчались тогда по ступеням с беспощадностью дикой стихии…
— Мной свершен чудовищный грех, — негромко молвил отец Томас. — Я поставил себя в один ряд с богоотступниками.
Церковник тоже посмотрел на окровавленные тела чернокнижников. Взор его был тяжел.
— Видит бог, — произнес Велдон, — нет во мне помыслов о недозволенной силе, но я хочу спасти свою дочь! Неакр во мне навсегда. Мне придется обращаться к его знаниям и магии Низверженного снова и снова. Это мой крест… Нет, проклятие. За грехи ваши да воздается вам, а присные Дьявола будут прокляты во веки вечные!
Томас Велдон горько усмехнулся.
— Веришь ли ты, вор, — сказал он, — что еще совсем недавно обо мне рекли как о воплощении инквизиции в Арнийском Сумеречье?
— Верю, святой отец.
— Святой отец… — Велдон прикоснулся к груди, где под одеждами висело нательное Распятие, — звучит издевкой.
— Не собираюсь каким-либо способом унизить или оскорбить вас, — осторожно ответил я.
Инквизитор вел себя почти как безумец. Он сам не свой: то ли надломилось в нем что-то, то ли тень Неакра изменила и Томаса Велдона. Боюсь даже представить, каково это — делить свое тело с иной сущностью. Легко и умом тронуться от мысли, что чужой дух может восторжествовать в любой миг. Велдон сказал, что Неакр скован в нем навсегда, однако так ли это?
Томас Велдон перехватил мой взор и, кажется, понял, о чем я думаю. Монах отдернул руку от рясы, в нем вспыхнула ярость, которая быстро сменилась напускной холодностью. Предо мной снова стоял прежний строгий церковник. Такой же, как в Бранде, ежели позабыть про око Неакра, укрытое темно-коричневой тканью.
