Он тоже сделал шаг навстречу. Я уставился на него. Моргнув, арниец смотрел на меня глазами с почерневшими белками без зрачков. От лейтенанта повеяло жутью Запустения и голодом. Нежить!
Я атаковал, не думая, пока ненужные мысли не ослабят решимость. Но защиту противника пробить не смог и отступил; Ричард Тейвил остался там, где стоял.
— Кто ты?
— Не важно, — ответил арниец, — а ты — мертвец!
Шпага устремилась к моему горлу, но тесак опередил ее. Начался танец стали, быстрый и смертоносный. И я держался, это было чудо, ведь я не уступал ему. Но и сам на пределе. Скоро просто не смогу поднять меч.
— Получи!
Я едва не задел его! Арниец вдруг ушел в сторону и назад. Жадно хватая ртом холодный воздух, я исподлобья пялился на существо в облике лейтенанта. Кто он или что он? Не знаю, но не Ричард Тейвил. Тот человек умер, оставленный нами в лесу.
Проклятье! Я даже встряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Из-за спины лейтенанта вышел Генрих фон Геринген! Откуда он там взялся! И тоже с черными глазами без зрачков.
Имперец оголил шпагу, такую же, как у Тейвила. Твари переглянулись и посмотрели на меня. Потянуло могильным холодом. Это конец. Я дрался с Герингеном у Гнилого водопада и хорошо помню тот день. Схватка закончилась благополучно только из-за вмешательства гнома и эльфа.
Теперь их нет, как и других, кто двинулись в Запустение вместе со мной и погибли, по совести говоря, лишь для того, чтобы я шел к своей мести. Ради цели, о которой они не ведали. Последним, чью смерть я увидел, был Акан Рой. Нынче же убьют и меня — эти двое, которые когда-то были людьми. Когда-то, но не сейчас, а значит, и они мертвы.
Две твари шагнули ко мне. Я крутанул мечом… Мой последний бой. Прости, Алиса, не смог я тебя спасти… Все, кто был подле меня, погибли зазря. Быть может, живы только Барамуд и Крик. Они исчезли, и я желал всей душой, чтобы они выбрались из Запустения. Помоги им Свет!
Я пятился, не сводя взора с тех, кто когда-то были Тейвилом и Герингеном, и они почему-то не спешили нападать. О Харуз! Да хоть бы и Двуединый Бог! Кто поможет мне? Я просил не за себя, но ради Алисы, Лилит и Томаса Велдона. Спасите хотя бы их!
Кого призвать на помощь? Я мысленно искал спасения и вдруг снова вспомнил о гноме и эльфе. Как там Барамуд сказал однажды, на ночной стоянке перед Гнилым водопадом? Коль будет совсем невмоготу, звать его или Крика, и они придут на помощь.
— Так я и зову, чтоб вы провалились!..
Стрела с красным оперением вонзилась в грудь лейтенанту, откинув того на несколько шагов, и тут же вторая воткнулась под сердце Герингену. Имперец также отлетел назад.
— О-хо-хо! Кровь Горы! — загремело слева от меня.
Барамуд!
Гном, собственной персоной, и его немой раб. Эльф снова выстрелил из лука, гном же, широко раскинув могучие лапищи, тряс клевцом и секирой.
— Вы! — Я был слишком измотан, чтобы удивляться и задавать вопросы.
— А то! Не ждали?!
Гном и эльф заслонили меня. Перворожденный продолжал бить по нежити в облике Ричарда Тейвила и огсбургца. Две твари получали стрелы, что откидывали их на пару шагов, но эльф не мог убить или остановить их. Только отбросить, даровав несколько драгоценных мгновений.
— Прыгай с башни! — Гном, полуобернувшись, звякнул кольчугой, в которую был облачен.
— Что?..
— Прыгай, кому говорю! — рыкнул Барамуд, теперь уже глядя только пред собой. — Долго их не удержим!
В нескольких футах от гнома появились четыре тени. Гном скрестил и разомкнул секиру и клевец, прикрывая и меня, и продолжавшего стрелять эльфа. Мечи теней обнажены, только что-то мешало им кинуться на Барамуда, меня или Крика.
— Ну же!
— Не могу. Там Алиса и…
— Кровь и потроха Горы! Сигай вниз! Живо!
Неожиданно я послушал его. Что-то внутри меня толкнуло к зубцам башни. Я бросился к ним, не оглядываясь и не думая ни о чем.
— А-а-а! — вырвалось из луженой глотки Барамуда.
За замком лес. Запустение! И прыгать надо с чудовищной высоты! Я вдруг доверился гному; слепо, как младенец. Я почти шагнул в бездну, но застыл. Окаменел от изумления.
Вокруг Сарн Адаба располагался город. Всполошенный настоящий город! Город, который не спал и смотрел на Черный замок многими сотнями, а может, тысячами огней.
— Прыгай!
И я прыгнул.
Глава 25
С кем ты?
Падал я вечность. Земля неслась ко мне с умопомрачительной скоростью, но отчего-то я не разбивался. Лишь удивлялся этому да снова видел приближающуюся мостовую. Падение продолжалось…
Открыл глаза. Проклятье! Это сон, затянувшийся изматывающий сон. Я совершенно разбит, обессилен и с пустотой в душе. Потому что знал, что спастись удалось лишь мне одному. Взгляд уперся в оштукатуренный потолок. Где я? Что со мной? Снова прикрыл веки, прислушиваясь к тому, что было рядом.
Здесь двое: особенно не шумят, но и не таятся. Вновь открыв глаза, повернул голову, подмяв правый край плохо набитой подушки, и узрел Барамуда и его немого раба. Внутри меня ничто не дрогнуло, не шелохнулось — нет даже намека на изумление или вопрос. Они тут, и как будто это в порядке вещей.
Гном дремал, сложив ручищи на животе, и тихонько сопел; в той же кольчуге, в какой появился на башне. Вон и секира с клевцом — прислонены к лавке, на которой, опершись спиной о стену, расположился широкоплечий бородач. Эльф крутил перед носом стрелу; еще пяток были разложены на столе, за коим он и чинил их оперение при свете трех горящих свечей.
В полутемном помещении кроме стола, лавки и табурета, на которых уселись гном и эльф, да моей кушетки, имелся только большой темный сундук справа от окна, пару футов в ширину и столько же в высоту. За натянутым бычьим пузырем окна было черно. Снаружи ночь. Стены такие же побеленные, как и потолок; без единого пятнышка и совершенно голые, ничего в комнате больше нет, кроме закопченного камина с тлеющими углями. Дверь низкая, с массивным засовом, и потолок тоже довольно низок. Я лишь сейчас обратил внимание, как сильно он опущен.
— А! Выдрыхся! — добродушно заявил гном.
Барамуд широко улыбался; не припомню, видел ли я его когда-нибудь в подобном благодушии, и сонливости в нем более ни капли, а ведь посапывал только что. Притворялся, что ли? Эльф тоже оставил прежнее занятие и бесстрастно уставился на меня. Этот ведет себя как обычно.
Откинув одеяло, я поднялся с кушетки, заправленной серой потертой простыней. Свесив с кровати ноги, осмотрел пыльные сапоги. Меня уложили в постель с мягким матрасом, подушкой и теплым шерстяным одеялом, а обувь и грязную, выпачканную в своей и чужой крови орденскую одежду не стянули. Облачен ровно в то же, в чем спрыгнул с башни Черного замка.
