Опустив саблю и тяжело дыша, переводил взор с одной мертвой на другую, и медленно приходил в себя. Разум возобладал над кровожадностью. Я гораздо сильнее себя прежнего, но кем или чем становлюсь? Превращаюсь в нечто, обладающее сатанинским колдовством и сверхчеловеческой силой, реакцией и быстротой.
Но я хочу быть человеком! Тем, кем был! Прежним Николасом Гардом, вором и немного флибустьером!
Пекло! С такой бурей удовольствия, что захлестнула после крови и смерти теней, быть мне лютым зверем, если только не удержу себя от пропасти. Но смогу ли? Заскрежетав зубами, запрокинул к небу лицо, посылая в адрес Сатаны проклятие за проклятием!
Замолкнув, я нагнулся к первой сраженной, выдернул кинжал и вытер кровь об ее одежду. Выпрямившись, отступил от мертвой на шаг и поднял руку, чтобы начертать над убитой знак Спасения и Надежды. Но не смог!
Кровь и песок! Что-то неведомое претило осенить мертвую тень знамением. Пришлось преодолеть себя, дабы сделать это и произнести короткую молитву. Боли я не чувствовал, и члены мои повиновались в полной мере, однако пришлось ломать внутреннее противодействие, словно бы просто не желал осенить знаком Двуединого Бога. Часть меня сложила пальцы в святом знамении, а другая взирала на это с совершенным равнодушием, что гасило первый порыв. Но он вновь возобладал, стоило лишь четко помыслить, что хочу этого.
Затем помолился над второй тенью и осенил уже себя святым знамением. Ишь ты, слуга Сатаны, но по виду не распознаешь… Легко смогу явить себя истово верующим сыном Матери Церкви нашей, и в храм, поди, зайду без промедления и волнений. Страшные истории, которыми любит пугать друг друга и стар и млад, совсем иначе рисовали продавших душу Дьяволу. Давно заметил, что действительность обычно хитрее, чем прямые и, если в них покопаться, незатейливые сказочные сюжеты.
Я усмехнулся и покачал головой, коря самого себя за легкомыслие. Веселого в моем положении мало. Тягостно как-то. И как же хочется закурить, аж в груди стиснуло… Я уселся посреди крыши у дымохода. От него тянуло теплом и чем-то по-домашнему вкусным. Не скажешь, что там хозяйничают приспешники Низверженного. Проклятье! Прежде я постоянно ставил им в вину, что присягнули возвратившемуся богу. Но я-то чем лучше? Или хуже? Что может быть ниже падения к стопам Люцифера? Я в отчаянии схватился за голову, запустив руки под волосы. Шляпа сползла на лицо.
Достал фляжку, сделал три согревающих тело и душу глотка. Потом еще два.
Спокойнее, Николас. Не горячись! Тише. Вспомнился Барамуд. Как там его?.. Ули Путешественник! И тоже бог! Точно не скажу, но смысл помню — наш мир станет полем боя двух Дьяволов, воплощением их войны… Так — значит, так.
Как ни странно, слова гнома погасили бурю внутри. У меня своя война, и сегодня я сражаюсь против Низверженного. Против того, в чьих руках моя любовь и еще два человека, которых я обязан спасти ради памяти всех тех, кто шел за мной и потому погиб! А еще я не забыл Старика и ночных крыс. Месть я тоже подам к столу. Ну а что Сатана? Я пожал плечами, пробормотав:
— Союзников не выбираешь: они или есть, или их нет.
Промочив горло еще раз, спрятал драгоценное бренди в камзол. Фляга наполовину пуста! Вот о чем надо сожалеть, а не о треклятой душе. Она у каждого имеется, но ладное бренди так просто не сыщешь!
Я тихо рассмеялся. Что в голове? Мысли? Их нет!
Снаряжая пистоли, смотрел на два тела, и казалось, что вижу в каждой из убитых теней себя, и тоже мертвого. Прежний Николас Гард мертв, потому что не мог не исчезнуть после преклонения пред Люцифером. Нынешний, то есть я в это самое мгновение, тоже мертв, ибо обречен на Преисподнюю. Но будущего меня никто не знает, а будущее существует только для спасения Алисы.
Снежинки, падая на двух убийц, больше не таяли.
Зарядив оружие, я поднялся и, коснувшись рукой ночной тени, представил, как тьма обволакивает меня, делая черный плащ и шляпу одним целым со мглой, а на плечи лег незримый плащ Люцифера. Внутри затрепетало радостное предвкушение встречи с ним, которое я немедленно погасил, но не изгоню ли тем самым дьявольское колдовство?
Нет. Мир снова окутался хмарью и окрасился в черно-серое. Не началось ли удушье? Кровь и песок, как случится, так сразу узнаю! Прочь сомнения, и хватит уже себя жалеть! Скоро рассвет, а я до сих пор не в Сарн Адабе!
Подойдя к краю крыши, нашел место, где под ногами из стены выпирали два балкона. В комнатах свет не горит — меня не увидят. Но могут услышать. Я захотел обратиться бесшумным ветром, и в тот же миг в кончиках пальцев на руках закололо. Еще один Дар Харуза — бесшумный шаг, да приправленный силой Сатаны. Можно не заботиться, что кого-то потревожит подозрительный шум, когда спрыгну на балкон.
Я споро спустился на мостовую, не заботясь о случайных свидетелях, и, как оказалось, был абсолютно прав. Ступая обычным шагом, пусть под покрывалом тьмы, я не чувствовал, что начинаю задыхаться. Это была плата за мгновенные перемещения, мой козырной туз. Держась темных участков улиц, быстро добрался до городской площади. Многочисленные орденские патрули более не являлись серьезным препятствием.
В ночи черные стены Сарн Адаба казались выше, чем были на самом деле. Замок выглядел мрачно и зловеще, да ведь и сам я нынче — то еще зло.
Я чувствовал Алису и кое-что новое за этими стенами. Перстень Бога Сына!
— Иду, — произнес я, сделав новый шаг в неизвестность.
Что там, в крепости?
Глава 32
Сарн Адаб
На площадь вступили три эскадрона рейтар, без малого четыреста всадников в вороненых кирасах и шлемах, с факелами; и два десятка наездников на мурагах. Целый полк нагнали! Не иначе как из полевого лагеря внизу; в войске возвратившегося бога не одни иномирцы — орнорских наемников тоже хватает. Ярые они приспешники Низверженного или за серебро готовы переться хоть к черту на рога? По-другому-то Запустение за Долгим хребтом не представляют.
На чужемирных зверях восседали иные в офицерских плащах. Разбившись на пары, орденские пистольеры распределились по всей площади, а всадники на мурагах сбились в кулак. Со всего города по прямым, как стрела, улицам к площади стягивается пехота. Будет с минуты на минуты.
— Спохватились, голубчики, — процедил я.
Затаившись в серой магической хмари у полукруглого крыльца под вывеской портного, я высматривал путь до крепостной стены и не находил его.
Незримый, я не боялся, что увидят. Сила Люцифера превратила Дар Харуза в нечто новое. Прежде, чтоб спрятаться, нужна была ночная тень. Но она только отводила взор, а сейчас я — исчезал. Магия укрывала меня, и я становился полностью невидимым. Пока не рассветет. Незримый. Я повторял и повторял про себя это слово, пробуя его на вкус и так и сяк. Незримый, плотью все так же пребываю в тварном мире. Чужой взор не найдет, но отыщет слепая стрела или зацепит случайным движением ничего не подозревающий человек либо животное.
