– Вот… – Эмиль пожал плечами. – Мне тоже хотелось бы знать. Очевидных причин я не вижу. Просто не нравлюсь, наверное. Какое-то иррациональное проявление.
– А люди-то эти откуда взялись? Мужчина и женщина в темных очках.
– Я упал, а когда поднялся, увидел, что они бегут к нам.
– Ты их знаешь?
– Я видел их раньше, но не знаю, кто они. Они были на моем концерте. Я запомнил их из-за очков как раз. Однажды встретил их около своего дома. Они подарили мне шапку. Вот, собственно, и все.
– Подарили шапку? Зачем?
– Я ходил без шапки. Они, видимо, заметили это и подарили. Сами связали, наверное. Я не знаю.
– Не понимаю, с чего бы им дарить тебе подарки, если вы не знакомы.
– Мне иногда дарят подарки незнакомые люди. Поклонники. Мягкие игрушки, открытки. Всякое такое.
– Ага. То есть они из числа почитателей твоего творчества?
– Наверное. Но точно не скажу, ведь я с ними даже не разговаривал. Они немного странные.
– Да уж, странностей немало. Ты хочешь сказать, что они оказались неподалеку, увидели, как ребята обижают тебя, и поспешили на помощь?
– Похоже, что так. Сказать наверняка не могу. С их версией я не знаком.
– Забавно.
– Что?
– Как ты говоришь, строишь фразы. Словно со взрослым говорю.
– Эмилю часто говорят нечто подобное, – прокомментировал Ян.
– Неудивительно. Слишком рано столкнулся с реальностью. Видимо, пришлось быстро взрослеть, – предположил Веселов.
– Наверное, – согласился Ян.
«Я идиот. Надо себя контролировать. Я должен быть ребенком. Сейчас это важно. Я ребенок», – думал Эмиль.
– Итак, прибежали твои поклонники, – сказал Веселов и рассмеялся. – Прости, – произнес он сквозь смех. – Звучит смешно. Прибежали поклонники. Ох, простите.
Веселов перестал смеяться, собрался, настроился на прежний лад и продолжил разговор.
– Итак, они прибежали. – Он снова усмехнулся. – Что было дальше?
– Я сказал Замятину, чтобы он убегал.
– Почему ты так сказал?
– Ну, эти двое были настроены решительно. Как будто заряженные на взбучку. Мне так показалось. И они смотрели на Алексея. Глаз было не видно из-за очков, но они точно смотрели на него. И приближались. Быстро. Не знаю. Сработало что-то. И я сказал ему бежать.
– А он?
– Он побежал. Двое за ним. Я побежал следом.
– А остальные ребята?
– Остальные не побежали.
– Так. Алексея догнали.
– Да. Потом его отнесли во внутренний дворик школы.
– Отнесли?
– Да. Мужчина взял его за ногу и понес. Я шел за ними и упрашивал отпустить парня.
– Ага.
– Они не слушали. Будто не замечали меня. Пришли во дворик: женщина начала лупить Лешу, я хватал ее за куртку, хотел оттащить, но толку не было. В итоге мужчина поднял меня за шкирку и сунул под мышку. Я ничего не мог сделать. Дальше мне оставалось только висеть. И все.
– Подожди, я слышал, что тебе все-таки удалось их остановить.
– Ну.
Эмиль развел руками.
– Давай по порядку. Там ведь еще была учительница.
– Это дела не меняет. Я не знаю этих людей.
– Я понял, понял. Татьяна… Татьяна…
Веселов пытался вспомнить отчество Татьяны. Времянкин хотел обойтись без упоминания Татьяны при Яне.
– Да, она, – быстро подтвердил Эмиль.
– Елки-палки, час назад с ней разговаривал. Какое у нее отчество?
– Я не помню. Не посещаю ее уроки.
Веселов тяжело выдохнул, пошлепав по-конски губами. Неожиданно он громко хлопнул в ладоши.
– Татьяна Евгеньевна! Вспомнил, наконец. Учительница музыки.
– Окна ее класса выходят в этот двор. У нее шел урок. Тан…тьяна…
Эмиль споткнулся на слове и остановился. «Чуть не назвал Татьяну Таней. Опасно», – подумал он.
– …Евгеньевна увидела, что происходит. Открыла окно и потребовала прекратить. Потом она выбралась на улицу.
– Через окно?
– Да. Она попыталась прорваться к Алексею, но мужчина сдерживал ее. У Татьяны не было шансов Евгеньевны. У Татьяны Евгеньевны. Что ж такое?
– Не волнуйся.
– Не было шансов. Мужчина этот – настоящий великан. Метра два роста, не меньше.
Ян, играя скулами, направился к окну.
– Тебя он уже отпустил? – не останавливался сыщик.
– Он поставил меня на землю. Я попытался воздействовать на него физически. Толкался, пинался. Все было без толку. Как для слона дробина. Или даже песчинка.
– Ну, понятно.
– Все зашло слишком далеко: Алексей кряхтел и стонал, женщина вешала ему оплеухи, Татьяна Евгеньевна кричала. Вышли другие дети. Они тоже могли пострадать. В общем, нужно было что-то предпринять.
– Так.
– Я подумал, что если они с таким фанатизмом вступились за меня, то возможно, угроза моему здоровью их остановит. Это сработало.
– Да уж. Верно сообразил, выходит. Молодец! И вовремя. Иначе неизвестно, чем бы все это закончилось для Алексея. М-да. Понятно. То есть они твои фанаты?
– Другого объяснения у меня нет.
– Прямо одержимы тобой, ходят по пятам. И все-таки, как ты думаешь, они следили за тобой или случайно оказались рядом?
Эмиль пожал плечами.
– Еще мне кажется странным, что поклонники классической музыки способны на такую жестокость. Как с цепи сорвались.
– Ничего странного, – вмешался Ян.
Веселов обернулся к нему. Учитель стоял у окна, прислонившись поясницей к подоконнику. Он сложил руки на груди и уставился в пол.
– После двух мировых войн общество, к своему изумлению, обнаружило, что искусство, высокое искусство – а академическая музыка, безусловно, возглавит список этого наследия – не способно удержать людей от совершения самых ужасных зверств. В очередной раз возникли споры о назначении искусства. Теории прошлого основывались на том, что искусство призвано смягчать нравы и воспитывать в человеке гуманизм, и чем оно рафинированнее – тем эффективнее. Обо всем этом много писали. Возник парадокс, связанный с диссонансом привычных значений «высокого искусства», восходящих еще к Платону с Аристотелем – добро, красота и прочее, – и преступных побуждений личности, которым эти значения ничуть не мешают. Это сложная структура отношений искусства и реальности. Так что нет здесь ничего удивительного.
– Ничего себе. Вы много об этом знаете. Пожалуй, вы меня убедили. Что там в чужой голове творится…
