– Машунь, он взрослый мужчина. Я бы не стал бить ребенка.
Жена снова изобразила что-то при помощи жестов.
– Это был первый раз за три дня. В пачке осталась одна штучка. Морально я уже подготовился, – оправдывался Николай.
Мария покачала головой и ушла.
– Не удивляйся, мы иногда переходим на язык жестов. Наша младшая дочь не слышит. Она глухая.
– Сожалею.
– Да нет. Я не к тому. Все в порядке. Для Насти это уже давно не проблема. Она читает по губам, может изъясняться письменно. Нормально общается, короче говоря, – для нас это главное.
– Но музыку она не слышит?
– Это да, есть такое дело. Но ничего не поделаешь.
– Извини, если у тебя из-за меня проблемы.
– Это из-за курения. Маша злится. Бросаю вот.
Веселов помассировал ладонью шейные позвонки.
– Ложись, что ли, спать? Мне еще нужно отправить заявку, чтобы твою квартиру привели в порядок.
– Хорошо.
– Огонь погасить?
– Пусть будет. Приятно хрустит.
– Где выключается свет, ты видел.
– Да.
– Спокойной ночи.
– И тебе.
Веселов ушел. Эмиль застелил постель, выключил свет и лег под одеяло. Глядя на огонь через решетку прикаминного экрана, он вдруг вспомнил о Валере. Тяжело вздохнул и уснул.
XXX
Эмилю снилась Татьяна: теплый летний день, они вдвоем лежали на ухоженной лужайке, окруженной пышными кустами роз, и смотрели сквозь темные стекла солнцезащитных очков на проплывающие по небу облака. Эмиль разместился перпендикулярно Татьяне, положив голову ей на живот. Она водила кончиками пальцев по его губам и подбородку.
– До, до, ми, до, до, до… – напевала Таня.
– Гендель. Дальше, – прервал ее Эмиль.
Татьяна засмеялась.
– Четыре из пяти. Неплохо!
– Стравинского даже сам Стравинский не узнал бы.
– Хочешь сказать, что я плохо пою?
Татьяна нахмурилась и зажала Эмилю нос.
– Ты поешь чудесно, – прогнусавил он.
– Так-то. Давно стал экспертом в классической музыке?
– Пришлось вникнуть.
– Не скучаешь по джазу?
– Странный вопрос. Могу играть джаз, когда захочу.
– Что же не играешь?
– А что?
– Я бы послушала. Я скучаю по прежнему Эмилю. Джазисту, экспериментатору.
– Этот неудачник совсем не пользовался спросом.
– Не говори так. Он очень трогательный и независимый.
– Независимый?
– Конечно! Особенно в вопросах творчества. Принципиальный, категоричный. Думаю, от неуступчивости все его проблемы.
– В вопросах творчества я, знаешь ли, тоже… человек упрямый. Но, в отличие от меня, у этого, как ты выразилась, джазиста не было четкой цели.
– Его мир – это музыка. Там все его цели. К сожалению, для меня. Такую конкуренцию мне было не выдержать. И тем не менее… Да, в житейском смысле он был не устроен, но у него был свой путь. И он не пытался нравиться кому-то.
– А я пытаюсь?
– А разве нет?
– Ты меня презираешь?
– Нет. Я люблю тебя.
Татьяна приподнялась, склонила голову над лицом мужчины и поцеловала его.
– Ведь ты это он, – прошептала она и снова одарила Эмиля горячим поцелуем.
– И он потерял тебя. Полный идиот, – прошептал Времянкин.
Сквозь сон он почувствовал холодок на своем лице. И что-то мокрое. И шершавое. И еще странный запах. Какое-то время Эмиль соображал – вызваны ли столь реалистичные ощущения сновидением, или же наяву происходит что-то непонятное. Когда его лицо стало уже совсем мокрым, Эмиль осторожно открыл глаза и обомлел: над его физиономией нависла огромная кошачья голова. Черная усатая морда закрывала собой весь обзор, при этом активно вылизывала его лицо. Эмиль попытался натянуть на голову одеяло, но почувствовал, как что-то опустилось ему на грудь и придавило покрывало. Времянкин опустил взгляд и увидел толстую лапу под самым своим подбородком. Он зажмурился.
– Фу! Уйди! Отвали от меня. Да ешкин кот! – бормотал Эмиль, уворачиваясь от кошачьего языка.
Вылизывания неожиданно прекратились. Времянкин приоткрыл глаза. Животное отвернулось, уставившись на что-то позади себя. Наконец зверь убрал лапу с груди мальчика, отошел к камину и растянулся перед решетчатым экраном. Это был гигантский кот, покрытый густой черной шерстью. Эмиль вытер лицо пододеяльником, проморгался со сна и приподнялся на локоть.
Было утро. Солнечный свет заполнял всю комнату. На ковре между столиком и диваном сидела девочка лет семи, с распущенными русыми волосами, одетая в салатовую пижаму и шерстяные носки. На полу перед ней были расставлены яркие фигурки лошадок. Девочка сидела, скрестив ноги, и смотрела на Эмиля.
– Привет! – просипел Времянкин заспанным голосом.
Девочка в ответ подняла ладошку, вяло покачала ею и опустила руку.
– Ты Настя, верно?
Девочка кивнула и взяла с пола одну из своих лошадок.
– Кот не опасен? – осторожно поинтересовался Эмиль.
Настя улыбнулась и принялась расчесывать синюю гриву игрушки. Времянкин посмотрел на кота: тот задремал. Лохматый холм мерно вздымался от глубоких вдохов и с тихим сипом сдувался на выдохе. От задних лап до кончика носа животного было метра три, а то и больше.
– Никогда не видел котов таких размеров. Это вообще кот? – удивлялся Эмиль. – Огромный, просто великанский!
– Большой кот, мы поняли, – неожиданно заговорило животное человеческим голосом.
– Теперь ясно.
Мальчик опустил голову на подушку.
– Что тебе ясно?
– Что ты необычный кот.
– И?..
– Для обычного кота ты огромный, да. Но для необычного, может, и нет. Тебя нельзя оценивать по меркам простого кота. Вот что я хотел сказать.
– Говоришь, я необычный?
– В наших краях коты не разговаривают. Поэтому – да, ты необычный.
– Но ты, похоже, не сильно удивлен?
– Скажем так, необычных существ я уже встречал. Начинаю постепенно привыкать.
Эмиль вдруг спохватился, вскочил с дивана и начал осматриваться по сторонам. Резкие движения мальчика привлекли внимание Насти. Кот приподнял голову и навострил уши.
– Моя одежда. Где она? Нет, нет, нет. Только не это.
Кот облизнулся и положил голову на лапы.
