– У них она получается буквально в точности как в детстве. Только лучше. – продолжал Ян.
Он напоминал избалованного ребенка, не знающего отказа, или богатенького самодура с эксцентричными желаниями. Ян шел чуть согнувшись, удерживая на весу массивный канделябр. Эмиль поднимался по широкой лестнице рядом с пьяным ментором. Добравшись до второго этажа, они остановились. Яну потребовалось время, чтобы восстановить дыхание.
– Ты как? – спросил мальчик.
– Все отлично! Надо все-таки сказать Двоим, чтобы повесили люстры нормальные. Свечи это, конечно… Я привык жить в тусклом свете и экономить электричество. Но таскать с собой эту… – Ян взглянул на подсвечник, – очень красивую и в то же время невероятно тяжелую вещь, что-то не хочется. Ладно, идем.
Они шли по темному коридору к последней двери на этаже.
– Эту комнату ты мне не показывал.
В ответ Ян цокнул. Он протянул Эмилю подсвечник.
– Подержи.
Времянкин взял тяжелый канделябр двумя руками.
– Долго я его не удержу, – сдавленным голосом предупредил он.
– Сейчас.
Ян вынул из кармана пиджака ключ и принялся вставлять его в замочную скважину. Ему никак не удавалось справиться с этой задачей.
– Черт! Я пьян, – сказал он и захихикал.
Эмиль поднес подсвечник ближе к замку.
– Так лучше, это поможет. Сейчас, – пыхтел Ян.
– Зачем ты вообще ее запираешь? От кого?
– Я не знаю. У меня фобия, видимо. Боязнь открытых дверей. А здесь их слишком много и все открыты, представляешь. Ужас! У меня сразу возникает ощущение, что я не контролирую ситуацию.
Ян наконец разобрался с замком и приоткрыл дверь. Он посмотрел на Эмиля.
– Подожди, – заговорщически прошипел он. – И задуй свечи, – неожиданно предложил учитель.
– Зачем?
– Ну задуй.
– Темно же будет.
– Вот… зануда!
Ян принялся задувать свечи по очереди: образовалась темнота.
– Постой здесь, – сказал он и вошел в комнату, оставив дверь распахнутой.
Повеяло свежей прохладой и легким цветочным ароматом. В темноте Ян споткнулся обо что-то:
– Черт! Что это? Больно, блин… Так. Где это? Сейчас. А вот!
Раздался щелчок тумблера, и загорелись цветные фонарики, обрамляющие большой портрет Татьяны, висевший на стене. Эмиль поставил канделябр на пол и медленно прошел в комнату. Ян сделал несколько шагов к открытому окну и закрыл его.
– Бр-р-р. Холодно как! – посетовал он.
Эмиль огляделся: это была просторная комната воображаемой хозяйки богатого дома, роскошный будуар в светлых тонах, со свежими цветами в вазах. Времянкин подошел к стене, на которой красовался портрет Татьяны. Вокруг большого изображения висели рамки с картинками поменьше. И везде была она, запечатленная на фото или нарисованная красками. Стена с ее многочисленными ликами являлась чем-то вроде иконостаса. Своеобразный красный угол. Эмиль разглядывал снимки и рисунки, стиснув зубы. В его висках усиленно бился пульс. Щеки мальчика покрылись пунцом. Времянкин почесал затылок.
– М-да, – заключил он.
Ян рассмеялся.
– Нет слов, – добавил Эмиль.
– Не ожидал?
– Увидеть храм Татьяны? Не ожидал.
Ян снова рассмеялся.
– Это очень смешно, обхохочешься, – огрызнулся мальчик.
Учитель подошел к главному изображению Татьяны. Он обнял раму, мыча, прижался своими тонкими губами к двухмерным губам красавицы, потом отошел на шаг назад и встал рядом с Эмилем:
– Посмотри, какое лицо! – Ян активно жестикулировал. – Идеальная симметрия, буквально эталон. Кожа ровная, матовая, бархатистая. И такая тонкая, что можно услышать ее пульс. Просто ушами. И запах… Как она пахнет! Теплым молоком с мускатным орехом. Кажется, так. Я люблю ее, нет, обожаю! Хочу ее безумно. Она… Планета. Она…
– Теллура?
– Да! Мне кажется, что ее все должны любить.
– Что ты задумал, Ян?
– Задумал? Почему сразу «задумал»? Хотя кое-что я задумал все-таки. Например, жениться. Я сделаю ей предложение.
– Она выходит замуж за другого, ты не забыл?
– Во-первых, пока не вышла. Во-вторых, это не столь важно.
– А если она тебе откажет?
– Она уже отвергала меня, несколько раз даже. Но ее можно было понять. Сейчас все будет иначе. Того, кому она отказывала, больше не существует. Я сильный теперь. Женщины любят сильных. Это инстинкт. Я могу дать ей все, что она захочет. Я богат, а скоро стану и знаменит. Полагаю, мои шансы на успех значительно повысились. Как считаешь?
Эмиль не ответил.
– Посмотрим, в общем, – подытожил Ян.
– Ты ведь не причинишь ей зла?
– О чем ты?
– Не станешь принуждать ее насильно?
– Нет! Конечно нет. Я же не псих какой-нибудь.
Времянкин еще раз взглянул на портрет Татьяны. Кажется, уверения Яна в безобидности его намерений не успокоили мальчика. От человека, который способен на убийство ради своих желаний, можно ожидать чего угодно. Отказ Татьяны может спровоцировать агрессивную реакцию со стороны отвергнутого Яна. «Она в опасности», – подумал Эмиль.
– Там, наверное, кофе уже готов, пойдем, – предложил Ян, легонько хлопнул парня по плечу и направился к выходу из комнаты.
Времянкин поплелся за ним.
– Ты не обидишься, если я пойду спать? – спросил он. – Что-то я устал. Завтра концерт.
– Конечно, иди. Ты сегодня хорошо поработал. Только знаешь что?
– Что?
– Свечи-то мы задули… Хорошо, я задул. А огня-то у меня и нет. В коридоре темнота. Давай я позову Двоих, они тебя проводят. И меня заодно.
– Если не закрывать эту дверь, до лестницы мы доберемся. Там более-менее видно. А уж до третьего этажа я доберусь как-нибудь на ощупь.
– Ну, смотри.
Эмиль и Ян вышли в темный коридор и направились к лестнице.
– Во сколько завтра концерт?
– В пять должен быть там, – ответил Времянкин.
И оба замолчали. В темноте не было видно их лиц. Оставалось только догадываться, что они выражали.
У лестничных перил они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Ян пошел вниз по ступеням, а Эмиль вверх.
Уже на середине лестничного пролета между вторым и третьим этажом видимость упала с «еле-еле» до «выколи глаз». Времянкин прижимался к перилам и, осторожно нащупывая ногами ступеньки, поднимался выше. Наконец лестница закончилась. Выставив руки вперед, Эмиль отыскал стену. Он пошел вдоль нее, завернул в коридор и, касаясь ботинком плинтуса, направился к ближайшей двери.
