Вдруг откуда-то из темноты послышалось: «Мяу». Мальчик остановился и прислушался. «Мяу», – прозвучало снова.
– Ворон, это ты? – тихо спросил Эмиль.
– Мяу.
Времянкин начал крутить головой, чтобы определить, откуда доносится звук.
– Давай еще разок. Кыс-кыс-кыс.
– Мяу.
Эмиль отступил от стены. Раздался звук хлопающих крыльев.
– Подожди, не летай в темноте, поранишься. Я доберусь до комнаты и включу свет. Замри пока. Я сейчас.
Времянкин дернулся. «Бум», – раздался глухой звук. Сразу за этим Эмиль рухнул на пол.
XXXV
Солнечный свет проникал в коридор из окна, расположенного в конце галереи. В феврале восход солнца в этих местах происходит между восемью и девятью утра. Судя по углу, под которым падали лучи, утро было в разгаре.
Очнувшись, Эмиль обнаружил себя лежащим на полу. Он перевернулся со спины на бок и, не успев как следует открыть глаз, скривил лицо, словно ощутил болезненный спазм. Ночь, проведенная на твердом покрытии, оставила неприятные ощущения во всем теле. Времянкин встал на четвереньки и начал плавно склонять голову в разные стороны. И снова скривился от боли. Он начал осторожно ощупывать свой нос. Опухшая переносица успела посинеть, с губ и подбородка Эмиля посыпались червленые крошки подсохшей крови. Он посмотрел на ковер, отделяющий его от паркетной доски: в том месте, где немногим ранее находилась его голова, в причудливом орнаменте короткого ворса выделялся элемент, диссонировавший со всем остальным. Темная закорючка не вписывалась в строгий восточный узор. Времянкин потрогал пятно. Потом взглянул на кончики своих пальцев. Они были окрашены в красный цвет. Эмиль сел, прислонившись к стене, сдавил голову ладонями и закрыл глаза.
– А-а-а, – закряхтел он.
Затем медленно поднялся на ноги, подошел к двери комнаты и остановился, чтобы осмотреть дверной косяк. Никаких следов столкновения с носом Эмиля не наблюдалось. Он вошел в комнату и отправился в ванную. Забравшись на табурет, принялся разглядывать в зеркале свое лицо.
– Второй раз за неделю сломать нос. Ни в какие ворота! За всю прошлую жизнь ничего себе не сломал. Какое замечательное детство у меня.
Времянкин умыл лицо, слез с табурета, спустил штаны и сел на унитаз.
– Голова раскалывается. Нужен аспирин… Ворон! – вспомнил Эмиль. – Так! Он здесь. Ян… тварь! – негромко выругался мальчик и тут же бросил взгляд в угол под потолком. – Почему, подумав о слежке, я в первую очередь посмотрел под потолок? Может, потому, что это наиболее удачные точки обзора? С этих ракурсов хорошо бы просматривалось все помещение целиком. Если бы мне сказали установить камеру видеонаблюдения в этом помещении, я бы повесил одну крохотулечку в том углу – вся ванная комната вошла бы. Так что вполне логично, что я машинально бросил взгляд именно туда. И, может, еще одну камеру за зеркалом установил бы. Это интересно.
Эмиль задумался ненадолго.
– Какие, на хрен, камеры видеонаблюдения?! Эмиль, ты сошел с ума! – Мальчик сдавил ладонями виски. – У тебя столько сложностей в жизни, какие, к черту, камеры? Идиот! Столько нерешенных проблем, и они только множатся… Как я буду все это разгребать? У меня нет сил. Нет сил. Я устал. Что делать, когда жизнь дубасит? Я взял ее в кредит, а она не приносит мне удовлетворения. Без конца бьет по носу. Все мои попытки осознанно распоряжаться временем натыкаются на агрессивную среду. Но кредит возвращать тем не менее придется, с процентами, как водится. Это неизбежно. Василиса не отпустит. У меня есть тридцать с хвостиком лет. Всего-то. Сделать их идеальными уже не выйдет. Уже не вышло. Плюс этот токсичный элемент – Ян, отравляющий мое существование. Я как между Сциллой и Харибдой. Как в таких условиях получать удовольствие от жизни?
Времянкин взглянул на свою булавку и тяжело вздохнул.
– Так! Попробуем рассуждать логически. Я слышал «Мяу» и взмах крыльев, но не видел, кто эти звуки производил. Можно ли считать, что это был мой ворон? Скажем откровенно, редкая птица станет мяукать по-кошачьи. C другой стороны, в темноте могло быть не одно животное, а два. Кот мяукал, а птица порхала, например. Допустим, это ворон… Будем исходить из этого. Летает по дому сам по себе. Почему? Это вопрос. Возможно, он просто не может покинуть дом: окна закрыты, выход только через дверь. А это риск быть пойманным. Возможно, он просто прячется в темноте. Отсиживается под крышей, ждет подходящего момента, чтобы упорхнуть. Если это так, я могу попробовать найти его, пока за мной не следят. Вероятно, он голодный. Я должен найти его, накормить и помочь выбраться наружу. С этим понятно. Для чего Яну вообще понадобился ворон? Что ему известно о переписке? Чье сообщение он перехватил? Мое или… Если он перехватил сообщение от моей дочери, то он может знать… Что? Почему он вообще вмешивается? Стоп. А так ли мне важно понимать это? Думаю, что нет. Зачем мне думать о мотивах Яна, когда в его голове царствует своя логика? Главное – освободить птицу. Ведь ради этого я здесь. Птица должна вернуться. Так сказала Гамаюн. Значит, надо дать ей возможность улететь. Теперь нужно подумать, как защитить от Яна Татьяну. Предупредить ее? Что сказать? Будь осторожна? Боюсь, мне придется открыться ей. Только так я смогу донести до нее всю серьезность происходящего. И что? Я просто обрушу на беззащитную девушку всю правду, и пусть разбирается с ней как хочет? Так, что ли? Кто сможет остановить этого монстра? Не она же. И не ее жених. Никто даже и близко к Яну не подберется. Никто из нашего мира, разве что я. Веселов мог бы помочь, наверное, но я сам отказался от возможности связаться с ним. Если честно, не хочется толкать на риск отца четверых детей. Ну что мне, убить Яна, что ли? Самому?
Эмиль тяжело вздохнул:
– Но открыться Татьяне и рассказать ей всю правду все же придется. Ворон.
Времянкин вышел из комнаты и, тихо шурша по ковру, направился к лестнице, попутно разглядывая потолок.
– Кыс-кыс-кыс, – тихонько призывал он ворона.
Под потолком скрещивались толстые деревянные балки. Там были места, где могла бы отсиживаться крупная птица, но ворона видно не было. Эмиль дошел до резных перил и остановился. Над лестницей потолок был выше, чем в коридоре. Стены округлой башни, сужаясь, уходили вверх еще метра на четыре. Времянкин задрал голову, но ничего не смог разглядеть – под крышей было темно.
– Кыс-кыс, – тихо повторил он.
– Эмиль! Ты встал? – раздался снизу бодрый голос наставника.
Мальчик дернулся от неожиданности и посмотрел сквозь перила вниз. Ян стоял в центре идеального мозаичного узора, украшающего сверкающий мраморный пол. На нем был клетчатый стеганый халат. Часть головы бережно придавливала уже знакомая Эмилю сеточка.
– Ты меня напугал. Да, я проснулся. Как видишь, – ответил Времянкин.
– Чего ты там стоишь? Спускайся к завтраку.
– Сейчас спущусь.
Ян не уходил. Эмиль еще раз взглянул под потолок и пошел вниз по ступеням.
