– Думаю, можешь.
– Хм…
Эмиль крепко зажмурился. А когда открыл глаза, то обнаружил себя в прихожей, в доме у Веселовых. «Телепортировался… Ничего себе…» – подумал Времянкин, стянул с себя прожженные носки, всунул босые ноги в башмаки и начал завязывать шнурки. Из гостиной пришел Прохор, сел на нижнюю ступеньку лестницы и стал наблюдать за тем, как Эмиль зашнуровывает ботинки.
– Как жизнь, Прохор?
– Нормально… – ответил тот и, тяжело вздохнув, расслабил плечи и выкатил вперед голый живот.
– Чего ты так тяжело вздыхаешь?
– Ты знаешь, Эмиль, я все время пукаю, – с грустью сообщил малыш.
– То есть как это – все время?
– Ну, когда я был еще маленький и сосал сосочку, я начал пукать. И теперь все время пукаю.
– А ты можешь сдерживать себя?
– Да.
– Но не хочешь?
– Да. – Прохор звонко рассмеялся и оттянул пальцем нижнюю губу.
– Похоже, для тебя это не проблема. Постой, а ты не придумал это?
– Да, придумал, – сквозь смех ответил малыш.
Прохор заливался от хохота, напрягая живот. Да так заразительно, что Эмиль, глядя на него, не смог сдержать улыбку. И тут Прохор громко пукнул… По его лицу стало понятно, что он и сам не ожидал этого.
– Ой!
В прихожую из гостиной вышел Николай, а за ним и Настя. Веселов прислонился плечом к стене, а Настя спиной прижалась к нему.
– Ну что, Эмиль, как ощущения? – начал Николай.
– Как тебе сказать… Нормально, наверное. Бултыхаюсь в дреме, а в остальном – скучать не приходится.
– Что думаешь делать?
– Думаю, я должен по возможности закрыть дела, очистить свой разум и принять… – Эмиль хотел сказать: «смертельное», но, взглянув на присутствующих детей, передумал. – Принять серьезное решение. Нужно освободить Татьяну и разобраться наконец с Яном.
– Что это у тебя? – спросил Николай, уставившись на острый каблук женской туфли, торчащий из кармана куртки мальчика.
Эмиль вынул туфлю.
– Это часть свадебного наряда Тани, – ответил он.
– Давай ее сюда.
Веселов протянул руку. Времянкин вложил в нее туфлю. Николай поднял голову к потолку.
– Иван Федорович! – позвал он. – Спуститесь, пожалуйста.
Он посмотрел на Эмиля, улыбнулся и подмигнул мальчику.
– Сейчас, – добавил он.
Со второго этажа донеслось громыхание, заскрипели доски пола, а через мгновение на верхней ступени лестницы показалось огромное лохматое существо: бурый волк с ярко-зелеными глазами начал спускаться вниз. Он прошел мимо Прохора и лизнул его румяную щечку.
– Ну… – засмеялся Прохор и обтерся локтем. – Деда, ты чего?
– Иван Федорович, сможешь найти девушку по туфельке? – спросил Николай.
Волк остановился и лег у ног внука. Прохор схватился за мохнатый загривок дедушки двумя руками и взобрался к нему на спину. Иван Федорович приподнял голову и принюхался.
– Найду, – молвил он человеческим голосом. – Ай, Проша, не выдергивай у дедушки волосы.
– Чего тебе, жалко, что ли? – засмеялся внук.
– Ну вот, – улыбнулся Веселов. – Татьяну мы вытащим.
Николай вынул из кармана карандаш и протянул Эмилю.
– Возьми. Буду держать тебя в курсе.
Времянкин взял артефакт.
– Мне пора, – с досадой сообщил мальчик.
– Тебя подвезти?
– В этом нет необходимости. Я теперь могу перемещаться в пространстве без потери времени и без особых усилий. – Эмиль улыбнулся. – Моему племяннику это бы понравилось. Ну… Прощайте, дорогие, не поминайте лихом.
Эмиль зажмурился.
Когда Времянкин открыл глаза, он находился в стальной кабине лифта вместе со Львом Гроссманом. Оба были одеты с иголочки. «Граунд флор», – объявил женский голос. Двери лифта разъехались, и пассажиры вышли в вестибюль отеля. В оживленном холле звучала английская речь. Лев и Эмиль вышли на улицу, где их уже ожидало такси.
Усевшись рядом с Эмилем на заднее сиденье автомобиля, Лев разложил у себя на коленях ворох утренних газет. Мальчик отрешенно смотрел в окно. Такси тронулось. «Нужно решиться и сделать это. Мне страшно. Страшно исчезнуть навсегда. Так у меня есть хотя бы иллюзия жизни, и если притвориться, что все реально, то можно и дальше играть в эту игру. Делать вид, что так и должно быть: выигрывать конкурсы, подстраивать действительность под себя, тешить свое самолюбие. Самообман. Очередная ловушка. Кукольный театр. Нет, нужно решиться. Я могу умереть, черт… Я должен подготовиться. Убраться в доме, разложить все по полочкам и развязать узелки… Развязать. Я должен остановить Яна… – размышлял Эмиль. – Кажется, я знаю, как выманить его».
– Послушай, что пишут о тебе сегодняшние газеты, – прервал молчание Лев. – «Поскольку музыка для него – не только воплощение красоты, не только обращение к чувству и не только развлечение, но и выражение истины, он относится к своему труду как к воплощению этой реальности, без компромиссов с дешевыми вкусами, без заманчивой манерности любого рода…» А вот из другой рецензии: «Он не подпускает музыку к себе на расстояние ближе, чем считает это допустимым; он с ней всегда, во всех случаях на «вы»». Или вот еще: «Вновь поразило мастерство молодого музыканта, после исполнения Эмил… – Они называют тебя Эмил. У них же нет мягкого знака. – …после исполнения Прокофьева. Уже сама его уверенная техника способна доставить художественное удовольствие. И мощные октавы, и «богатырские» скачки, и будто совершенно невесомые пассажи piano…» Ха-ха, неплохо, Эмиль. Если и последний тур пройдет так же, мы победим.
– Ага.
– За каждым великим человеком стоит кто-то, кто выпестовал эту личность, тот, кто заботился, продвигал вперед. Связи, отношения, репутация… Кто-то должен делать это для тебя. Тебе крупно повезло со мной. Надеюсь, ты это осознаешь?
– Конечно. У тебя далеко партитура «Теллуры»?
Лев отложил газеты, вынул из портфеля папку и протянул ее мальчику.
– И ручку, если можно…
Гроссман дал Эмилю шариковую ручку. Тот открыл ноты, зачеркнул имя Яна и вписал вместо него: «Лев Гроссман». Лев от волнения расстегнул пуговицу на воротнике рубашки.
– А Ян как же?
– Мы скажем, что он пытался присвоить твою работу. Как тебе?
– У меня просто нет слов, – разволновался Лев. – Ты правда сделаешь это?
– После сегодняшнего выступления это уже будет не так важно. Твое авторство засвидетельствуют публично. Оспорить это сможет только Ян, но его ищут все и вся. Как думаешь, станет он рисковать жизнью, чтобы заявить о себе?
