В холле Алену снова ожидал Аркадий. Она и в этот раз осталась с ним. Ян и Эмиль разошлись по номерам.
Развалившись в кресле под торшером, Времянкин читал «Ночь перед Рождеством» Гоголя. Внезапно, от порога до центра комнаты, по ковру проскользил конверт. Кто-то прокинул его под дверь. Почти сразу послышался тихий стук. Тук, тук, тук.
– Открыто! – отозвался Эмиль.
Никто не вошел. Мальчик отложил книгу, сполз с кресла и направился к двери. Когда он выглянул в коридор, там никого не оказалось. Эмиль вернулся в номер и поднял с пола конверт.
На титульной стороне синей пастой было выведено: «Эмилю». Он вынул из конверта листок, очевидно вырванный из блокнота, и прочитал короткое послание, написанное от руки.
Я знаю, кто ты. Нужно поговорить.
Крыша отеля. Через пятнадцать минут.
«Кто?! Что?! К чему такая таинственность?» – судорожно соображал Эмиль. Время было уже позднее, да и место встречи вызывало вопросы, – все это выглядело очень странно. Времянкин думал, как поступить, лихорадочно перебирая в голове различные варианты. В итоге решил, что домыслы лишат его сна и лучше поскорее разобраться, в чем дело. Он положил конверт вместе с запиской на кровать и быстро оделся. Перед самым выходом Эмиль начал сомневаться, брать ли с собой конька или оставить булавку в номере. Вергилий был приколот к рубашке, надетой на нем. Там и остался. Эмиль прыгнул в ботинки, набросил куртку и покинул номер.
Поднявшись по лестнице до последнего этажа, Времянкин обнаружил выход на крышу. Он дернул за ручку двери, оказалось, не заперто. Это был длинный, просторный чердак, с косым потолком, укрепленный деревянными балками. Судя по всему, данное помещение не обслуживалось. Температура на чердаке почти не отличалась от уличной. Изо рта шел пар, щеки пощипывал мороз. Здесь не было своего освещения, но через окна в крыше проникал свет от уличных фонарей и неоновых вывесок соседних зданий. Холодные, переливающиеся лучи заставляли поблескивать летящую пыль и дрожащие нити паутин, прилипших к деревянным распоркам. Все, что находилось между окнами крыши, утопало во тьме. Свет и тень чередовались на полу, словно клавиши рояля. На чердаке было несколько голубей. Они сидели на подоконниках, прижавшись друг к другу, и мерно урчали.
Эмиль осторожно продвигался в глубь помещения. Деревянные доски пола скрипели под ногами. Остановившись напротив ближайшего окна, Эмиль оказался в луче света.
– Ау… Есть кто-нибудь?
Времянкин прислушался. Вглядываясь в темные места мансарды, тянущейся метров на десять вперед, мальчик боязливо двинулся дальше. В самом конце чердак уходил влево. Эмиль добрался до угла, заглянул за него и повернул в продолжение помещения. Он вдруг почувствовал табачный запах. Остановился.
– Ау?
Времянкин слышал только шум, доносящийся с улицы и все тех же воркующих голубей. Дойдя до очередного окна, мальчик встал в свет, поднял голову и взглянул на ночное небо. У этой стороны отеля не было соседних зданий, поэтому за освещение в данной части мансарды отвечала полная луна. Внезапно послышался шорох. Эмиль резко повернулся на звук, донесшийся откуда-то из глубины помещения, из неосвещенного участка. Времянкин замер.
– Кто здесь? Покажитесь! – потребовал он.
Метрах в пяти от мальчика, на уровне его головы появилась маленькая оранжевая точка – шкворчащий в темноте уголек. Он слегка увеличился и снова затих. Эмиль тут же додумал, что невидимый курильщик, должно быть, сидит – иначе объяснить невысокое нахождение уголька относительно пола он не мог.
– Ау? – вполголоса произнес Времянкин.
Сразу за этим в свет влетела густая струя дыма. Быстро разросшись до размеров приличной дубины, она ударила Эмиля прямо в лицо. Мальчик поморщился и отмахнулся. Вслед за дымом из темноты возник силуэт – это была Мелания. Она остановилась у окна, бросила окурок на пол и придавила его своим дутым сапожком. При полной луне ее образ делался еще более опасным. Рыжие пакли оттеняли часть белоснежного лица. Из-под серебристого пуховика торчала пижама.
– Ух ты! – удивился Эмиль.
В левой руке у Журавлевой была маленькая металлическая фляжка. Девочка отпила из манерки и протянула ее Эмилю.
– Хочешь?
– Что это?
– Ванильное молоко с ромом. Точнее, ром и немного молока.
– Нет, спасибо. Не рановато ли, для спиртного?
Мелания сделала еще один глоток, поморщилась, закрыла фляжку и убрала ее в карман пуховика.
– Перед сном самое время. Чтобы спокойно отключиться, не думая ни о чем. С моими мыслями трудно расслабиться, знаешь ли. Это серьезное напряжение. Много стресса в такой жизни. Думаю, ты понимаешь, о чем я.
– Конкурс отнимает много сил, я понимаю. Но у тебя молодой здоровый организм, полный энергии, который способен справиться самостоятельно.
– Я не об этом. Ох, ну ладно, давай по-другому. Словно в игру играем. Кошмар! Скажешь, никогда не пробовал спиртного?
– Может, и пробовал. Какое это имеет значение?
– Ты прав, это не имеет значения. Ох. Нечасто встречаются такие, как мы. Это всегда очень… ммм… тревожное событие. Ты выдал себя: эта булавка в форме морского конька, которую ты теребишь каждый раз, когда садишься за инструмент. Она ведь на тебе сейчас, не так ли?
Эмиль рефлекторно запахнул куртку. Мелания улыбнулась, заметив это.
– Мало ли, что я делаю? К чему все это? Ночь на дворе.
– Мне просто интересно. Кто тебе его дал? Щука? Карп? Чудо-кит? Морской черт? Кто омолодил тебя?
– Не понимаю, о чем разговор.
– А-а-а-а. Плевать! Журавль – это мой благодетель, он подарил мне вторую жизнь, когда я уже была готова расстаться с первой. Мне было пятьдесят лет, можешь себе представить? Пятьдесят шесть, вообще-то, старая привычка занижать возраст. В той жизни я больше тридцати лет играла на скрипке в филармоническом оркестре. Потом пенсия. Не люблю это слово «пенсия», фу! Короче говоря, у меня появилось время подумать о жизни. Что было, чего не было. И как-то совсем грустно стало. Печальное, нет – горестное, прискорбное состояние. Такой, знаешь, момент расплаты за потраченное время. Ну, думаю, ты понимаешь. Пристрастилась вот к спиртному, растолстела – короче, смирилась с тем, что жизнь закончилась. И тут, бац, такое чудо. Новое начало.
Пройдя по лунным клавишам пару нот, Мелания остановилась у деревянного столба и прислонилась к нему плечом. Девочка согнула правую ногу и, вывернув стопу, поставила ее на носок перед левой. Она вынула изо рта жвачку и налепила ее на распорку.
– Сколько же лет ты скинула?
– Пятьдесят. С лишним. Я уже больше восьми лет живу новой жизнью. Начала с младенчества, с трех месяцев.
– Как выжить в таком возрасте? Это же нужно обеспечить себе дом, еду и все необходимое.
– Оооо дааааа. Ты меня понимаешь. Маленькую девочку, лежащую в плетеном лукошке, на опушке леса, нашел старый лесничий. Дело было весной, в сибирской тайге. Несколько часов я там пролежала. Это страшно – осознавать и этот лес, и все вокруг, понимать, что нужно делать, но не иметь возможности встать и пойти. Как-то действовать. Будто ты замурован в неуправляемой кукле, не способной даже ползти. Такая неразвитая заготовка человека. Могла орать. Но так я только привлекала белок. Представь, что ты закопан в землю, по шею. Такие ощущения. Жуть. Выжить было нереально. Лежу, значит, и жду, пройдет кто-нибудь мимо или не пройдет. Ты представляешь, какова вероятность появления лесника на данном участке, в данное время? Очень маленькая вероятность. Но, думаю, журавль предвидел это, иначе меня съели бы волки, наверное. Лесничий и его жена меня удочерили. Они всю жизнь мечтали о детях. И тут бац – я. Долго же мне пришлось мучиться в нерабочем теле. Заново развивать речевой аппарат – это… Интересно, конечно, но быстро надоело. Примитив. О скрипке до трех лет можно было и не помышлять. Правда, я довольно рано начала читать и писать. Развлекала родителей решением примеров по математике и все в таком духе. И я ждала, ох как ждала момента, когда наконец смогу проявлять самостоятельность.
