– Прожуй сначала, – перебила его мама. – Это бесполезно.
Алена махнула рукой. Родион продолжил:
– Раньше меня не раздражало чужое чавканье, потому что я и сам так делал. А теперь, когда я изменился, меня будет выводить из себя любое причмокивание, правильно? Получается, еще минуту назад я пребывал в полной гармонии, а теперь все, кто жует с открытым ртом, мне противны. Бесит, когда хрюкают и хлюпают. Это омерзительно. Гадкая чавкотня оскорбляет мой слух и разум. Моя новая религия – закрытый рот. Она воинственная и не потерпит рядом с собой хлюпающих языками. Язычников.
– Ну ладно. Мы поняли, фантазер, – улыбнулась Алена. – Теперь, говорит, когда я изменился… Смешной ты у меня.
– Это интересная мысль, – одобрил Эмиль. – Не думал, что скажу такое. Особенно после ручки с прицелом. Но! Что-то в твоих словах есть. Здравое зерно.
– В твоих оценках не нуждаюсь.
– Мне не нужно разрешение, чтобы давать оценки. Смотрю я на твое отношение к жизни и вспоминаю слова твоей бабушки: «Эти мозги достались не той голове».
– Да, она так говорила, – подтвердила Алена. – Чаще тебе, – добавила она, повернувшись к брату.
– Согласен. Но он должен быть лучше меня. Он умный парень. Мне просто обидно, что он так… беспечен.
– Че? – опять завелся Родион.
– Не «че», а что! В миллион первый раз… – монотонно добавила Алена.
– Чем ты занят? Чем занят твой мозг? Что ты замышляешь? Что-нибудь грандиозное, а не просто слизня в стену покидать. Чего ты хочешь? – спросил Эмиль у племянника.
– Тебя не касается. А со слизнями, если ты не в курсе, уже давно никто не играет.
– Ты – это то, о чем ты думаешь.
– Бредятина.
– Ребята, перестаньте, уже невозможно слушать! Эмиль остановись, пожалуйста.
– Мам, как он мог знать бабушку, если она умерла еще до моего рождения? Его тогда не было.
– Хм…
Алена не знала что ответить и уставилась на брата.
– Давай, умник, выкручивайся сам.
– Я думаю, стоит ему рассказать, – неожиданно предложил Эмиль.
– Уверен?
– Да, так будет лучше.
– Че рассказать, мам? То есть, что рассказать?
– Вечером все узнаешь, а сейчас тебе пора собираться.
– Доем только.
Родион затолкал в рот остатки блина и, громко втянув чай, начал причмокивать.
– Сегодня же начнешь читать Жюля Верна. Марш в школу! – приказала Алена.
Тяжело вздохнув, Родион вышел из кухни.
XIX
Зал, вмещающий две тысячи человек, был полон. Свободными оставались лишь несколько кресел в первом ряду. Это были места, зарезервированные для важных гостей, которые, очевидно, задерживались. Концерт состоял из двух частей, разделенных антрактом. Времянкин, не занятый в первом отделении, сидел среди зрителей. Благодаря тому что зал имел форму амфитеатра, сцена хорошо просматривалась с любого места. Даже Эмиль, с его детским ростом, имел на редкость приличный обзор. Мальчик расположился между Яном и сестрой. По другую сторону от Алены сидел Родион.
Начали разъезжаться кулисы, зазвучали аплодисменты зрителей. Родион взглянул на часы, надетые на левое запястье. Синее табло массивного пластикового аксессуара высвечивало – 20.01. Ниже светилась дата – 20.01.
– Мам, как ты думаешь, они специально начали ровно в двадцать ноль одну или это совпадение? – тихонько полюбопытствовал Родион.
– Ровно в двадцать ноль одну? – переспросила мама.
– Ну, сегодня же двадцатое ноль первое.
Алена с легким недоумением взирала на сына. На сцену вышел конферансье и поприветствовал зал.
– Давай смотреть концерт, сынок.
– Давай, – на выдохе произнес Родион и вытер кончик носа внешней стороной ладони.
В первом отделении выступали коллективы народного творчества, прибывшие в Пушкино из разных уголков страны. Русские народные песни и пляски, кавказские танцы под резвую нагару, варган и горловое пение ансамбля с Севера.
Ближе к концу первой части в зал вошли семь человек: три женщины и четверо мужчин. Пригнувшись, они проследовали друг за другом вдоль первого ряда до свободных мест и заняли их. «Губернатор», – подумал Эмиль. Внимание Времянкина вдруг привлекла молодая женщина, севшая рядом с главой области. Из темноты зала мальчик без стеснения разглядывал ее силуэт, очерченный светом от сцены. Ее тонкая шея и кучерявое каре отвлекли Эмиля от финала первого отделения.
После объявления антракта зрители разбрелись по Дворцу культуры. Эмиль и Ян отправились за кулисы. По задумке организаторов концерта, второе отделение было посвящено классической музыке и джазу и начиналось оно с выступления юного пианиста.
Прозвенел третий звонок, и зал снова заполнился людьми. Времянкин пытался разглядеть из-за кулис лицо девушки, чей профиль он пристально изучал немногим ранее, но ее то и дело перекрывали проходящие к своим местам зрители. Наконец и свет в зале погас.
– Антракт закончился на три минуты раньше, – возмутился Ян. – Что за дела? Не успеем поговорить.
– Губернатор приехал и те гости, про которых все говорят. Видимо, из-за них начали раньше. Спешат, наверное, – предположил ученик.
Из противоположной кулисы на сцену вышел конферансье.
– Как можно после такого зрелищного отделения ставить мальчика-инструменталиста? – тихо переживал Эмиль. – С последнего ряда меня даже не будет видно! Зрители от тоски умрут.
– Ты сразишь их наповал. Конька надел?
– Надел, надел. Как будто с ним я играю лучше. А твои где?
– Они рядом.
Ведущий объявлял Эмиля:
– Ему всего семь лет, а он уже исполняет сложнейшие музыкальные произведения. Лауреат музыкальных конкурсов…
– Конкурсов? – удивился мальчик.
Ведущий продолжал:
– Уникальный ребенок, воспитанник нашей музыкальной школы, гордость города, будущее страны. Наш земляк – Эмиль Времянкин.
Раздались аплодисменты. Времянкин показался на сцене. Начищенные черные туфли, темные брюки, белая сорочка, застегнутая до последней пуговицы и сверкающая брошь на груди. Пока мальчик шел от кулис к авансцене, он успел засучить рукава рубашки. Подойдя к ведущему, Эмиль протянул мужчине раскрытую ладонь. Тот пожал ее, предварительно состроив удивленную гримасу.
– О! Крепкое рукопожатие! – прокомментировал ведущий. – Как дела, Эмиль?
Конферансье поднес микрофон к лицу мальчика.
– Спасибо, ничего.
– Волнуешься?
– Не волновался, пока вы не спросили.
