Самарин кивнул. События последних часов вытеснили поиски маньяка на второй план. Тоже важный, но все-таки второй.
– Теперь о том, что вы обнаружили сегодня. Как я понял, это помещение, где содержатся подростки, которых предполагают в дальнейшем как-то использовать.
Вас засекли. Вы понимаете, что это значит?
Самарин понимал это не хуже самого Дубинина. Это значит, завтра в этом помещении не будет не только ни одного подростка, оно примет совершенно нежилой вид, и даже стекла станут грязными.
Четырнадцать часов, а именно столько длится осенью в Петербурге темное время суток, – достаточное время, чтобы замести какие угодно следы. А подростки окажутся в другом таком же строении. Может быть, пара-тройка из них будет обнаружена в ближайшие дни на путях, в кюветах или подвалах.
– Надо действовать прямо сейчас.
– Я о том же.
Браки, как известно, совершаются на небесах, не важно, какими церемониями они сопровождаются переплетением двух кос в одну, принесением в жертву ягненка или постановкой печатей в паспорте.
Все началось, когда в подземном переходе у Ладожского появилась Зойка с маленькой Ксюшей. Зойке было лет двадцать, а Ксюше лет пять, что не мешало им быть матерью и дочерью.
Промышляли они новым для Ладожского вокзала способом. В городе таких развелось много, но тут Зойка с Ксюшей были первыми. Они не канючили нудными голосами: «Люди добрые…», не сидели, тупо уставившись в одну точку, повесив на шею картонку: «Хочу есть». Они устроились перед старым аквариумом, в котором копошились котята всех цветов и степеней пушистости. Здесь же находилась табличка: «Помогите домашнему приюту».
Дело шло бойко. Просившие на новый протез, на похороны любимого брата и на лечение, погорельцы, беженцы и прочий народ только хлопал глазами, глядя, как щедро подают кошатницам. Куда там! Не проходило дня, чтобы одного-двух котят не купили за пять, десять, а то и за пятнадцать тонн! Недостатка в новых котятах не было – их несли отовсюду.
Сперва погорельцы, собиравшие на новый протез хотели выжить конкуренток из перехода. Они перевернули аквариум с кошками и уже начали обрабатывать Зойку, но Ксюша подняла такой крик, что он долетел до милицейских ушей.
Разбираться явился сам Потапыч. И в результате Зойка не только получила прописку в переходе, но и теплое место в «крысятнике», где ей выделили целый отсек!
– Она же не одна, – важно пояснял Потапыч, – с дитями, – один свой, а сколько зверят!
Теперь Зойка по праву могла говорить о «домашнем приюте для животных».
Глава вокзальных бомжей сам нередко наведывался в «Кошкин дом».
Прошло еще немного времени, и все поняли – Потапыч обзавелся семьей.
Неформальный лидер стоял, почесывая бороду и разглядывая ценники. На «Балтику-1» хватало, но хотелось «троечки», до нее недоставало.
– Пантелеймон Потапович, – услышал он. Много лет он не слышал по отношению к себе такого обращения. Его звали или по отчеству, или «гражданин Верига».
Потому он не без интереса обернулся. Перед ним стоял следак, тот самый, что приносил Зинаиде в буфет оперативку на маньяка.
– Вы меня помните? Старший следователь Самарин. Можно вас на минуту?
Потапыч позволил увести себя к стене, долго внимательно слушал, что ему тихо толкует старший следователь, и наконец отрицательно затряс головой.
– Не, не пойдет… – громко сказал он. – Один я еще туда-сюда, с дитем – нет.
– Но, Пантелеймон Потапович… Подумайте, она тоже, может туда попасть…
Было самое начало десятого, когда в брешь в стене, окружавшей сортировку, прошли двое – грузный бомж с всклокоченной бородой вел за руку мелкое существо в лохмотьях, поверх которых был завязан большой клетчатый платок.
Они не спеша вышли на тропинку и направились к темному двухэтажному зданию.
– Эй, там! – громко крикнул Потапыч (ибо это был он). – Откройте!
Дом ответил тишиной, и бомж, подойдя к запертой двери, замолотил в нее кулаком.
На этот раз над дверью зажегся яркий фонарь. Он осветил фигуры взрослого и ребенка. По-видимому, их внимательно разглядывали изнутри.
– Девчонку вам привел, – загрохотал Потапыч, – ничейную. Ходила ревела по кассовому залу. Дали бы на бутылочку…
За дверью загрохотали замками, голос крикнул:
«Давай ее сюда!»
– Не, господа хорошие, – покачал головой бомж, кладя руку на плечо девчушке, вцепившейся обеими-руками в полу его вылинявшей куртки. – Вы сначала дайте тысяч десять…
– Идите сюда, оба! – приказал голос.
Потапыч вместе с жавшейся к нему девочкой подошел вплотную к щели, из которой наружу пробивался свет. Дверь широко открылась, чтобы пропустить девочку внутрь.
– А деньги! – Потапыч выставил вперед ногу, мешая захлопнуть дверь.
В то же мгновение все вокруг осветилось, как будто шла киносъемка и заработали софиты. Из-за дома, из чахлых кустов – отовсюду появились темные фигуры с прозрачными щитами в руках. В миг Потапыч был отброшен в сторону, дверь распахнута настежь.
Боевики ворвались в дом.
Их было всего шесть человек, но казалось, будто в одиноко стоящее здание вломилась всесокрушающая лавина. Ксюша не успела испугаться – вмиг она оказалась в углу под прикрытием прозрачного пуленепробиваемого щита.
В следующий миг молодой охранник, открывший Потапычу дверь, вскрикнул и медленно осел по стене вниз.
Группа захвата разделилась: часть бросилась по лестнице наверх, остальные обшаривали фонариками коридор и комнаты первого этажа.
Операция заняла ровно столько времени, сколько и было на нее запланировано: четыре с половиной минуты.
Кто-то нашел рубильник, и во всех помещениях одновременно вспыхнул свет.
После кромешной темноты сорокаваттные лампочки ослепляли.
Дверь открылась, и в дом вошел Самарин.
– Все осмотрели, Дмитрий Евгеньевич. – Один из боевиков снял вязаную шапочку с прорезями для глаз, и по его плечам рассыпались рыжеватые волосы.
Если бы здесь сейчас чудом оказалась Агния, она непременно узнала бы в ней ту самую девушку-пантеру, которая встретила ее на даче в Ушкове.
Улов оказался негустым. Шестеро ребят, испуганно жавшихся в углу, и среди них Вера Ковалева, и мертвый охранник, в котором Дмитрий узнал Игоря Власенко.
12 ноября, среда
Ветер гнал по пустынной Пушкарской сухие листья и обрывки грязной газеты.
И, только посмотрев на облетевшие деревца сквера на углу улицы Ленина, Дмитрий вспомнил про Чака.
Бедная псина! Голодный, невыведенный… Как он, наверно, сейчас страдает.
