Многочисленные ножевые ранения – это есть, но если у паркового маньяка количество ударов шло по нарастающей, то убийца из электрички нанес всего семь ударов. Следов от укусов у паркового маньяка вообще не было, а для убийцы из электрички это характернейшая примета. Первый выходил на охоту летом, преимущественно в жаркие дни, второй же совершил убийство осенью, в конце октября.
Дмитрий еще раз просмотрел записи – самое позднее по времени года дело по «маньяку А» приходилось на 16 сентября. На месяц с лишним раньше. Все правильно. Есть достаточные основания считать убийство в электричке отдельным делом, никак не связанным с делом серийного убийцы, которое разрабатывает группа по особо тяжким. Что ж, не приписывать же действительно все нераскрытые убийства в радиусе ста километров от города некоему мифическому маньяку.
Дмитрий отдал секретарю группы папки с делами.
– Ну что, насладился? – хмыкнул городской «важняк» Никифоров, с которым Диме уже приходилось встречаться не раз.
– И не говори, – махнул рукой Самарин. – Знаешь, лучше одновременно вести десять дел о хищениях на жэ-дэ.
– Ишь чего захотел. Хищения! – засмеялся Никифоров. – Благословенные времена… 0-Бэ-Ха-Эс-Эс… – мечтательно протянул он. – А не хочешь пять заказных убийств, два с особой жестокостью, и три изнасилования? Махнемся?
– Да ну тебя! А кто у вас этим маньяком занимается?
– Я занимался, потом передали Хабибулину. По-моему, у него до сих пор. Это же глушь полная.
– Почему полная? Чикатило все-таки нашли.
– А сколько лет он был в разработке? Годы. Маньяк – он хитрый, это тебе не сожительницу бутылкой по голове в состоянии аффекта. У этого достаточно времени, чтобы все до мелочей продумать.
Из здания ГУВД Самарин выходил с чувством омерзения и одновременно злости.
Вишь как устроился, мерзавец! Действительно, все продумал до мелочей. Сколько уже лет ходит непойманный. Дмитрий сжал кулаки. И все-таки рано или поздно – попадешься. Попался же Чикатйло. Тоже был не из самых простодушных.
И только сейчас Дмитрий вспомнил про оставшегося дома Чака. Потом подумалось о том, что завтра суббота и они, как всегда, устроят пробежку…
А там будь что будет.
Костя Сорокин сидел на кухне и боролся с нарастающей тревогой простым русским способом – пил водку. Нет, он не напился, просто тупо сидел перед черно-белой «Юностью», стоявшей на холодильнике, смотрел все подряд, не вникая в смысл передач, и потихоньку тянул рюмку за рюмкой.
В прихожей надрывался телефон, но Костя не двигался с места. Сначала он срывался на каждый звонок, надеясь, что это Марина, но это всякий раз оказывалась теща. Маргарита Васильевна то рыдала в трубку, умоляя Костю сходить в милицию, то начинала обвинять его во всех смертных грехах и договорилась до того, что он сам, мерзавец и негодяй, что-то сотворил с ее дочерью. Костя уговаривал, успокаивал, оправдывался – все было надраено.
– Говори, что ты с ней сделал?! – услышал он, сняв трубку в очередной раз.
– Говори начистоту!!
– Маргарита Васильевна, ничего я с ней не делал. Успокойтесь.
– Конечно, тебе легко успокоиться. Ты никогда не любил ее. Это же моя дочь… – Она зарыдала, и речь ее сделалась совсем несвязной. – Моя дочь….
Как я не хотела, чтобы она за тебя выходила! Чуяло мое сердце! Мерзавец!
Сволочь! Образованщина! Ты погубил ее!
Костя сжал трубку так, что побелели пальцы.
– Маргарита Васильевна, я прошу вас успокоиться.
– Конечно, ты-то спокоен! Погубил мою девочку… – В трубке послышались рыдания. – Но учти, тебе это так даром не пройдет. Мы с Александром Илларионовичем сейчас же пойдем в милицию. Ты за все ответишь!
Некоторое время слышался только плач, затем:
«Оставь меня, я все говорю правильно», сказанное кому-то рядом.
– Мерзавец! Я всегда знала, что тебе нужна была не она, а положение ее отца! В городе решил зацепиться! Ты разбил ей жизнь, а теперь и ее решил погубить!
На этом месте Костя бросил трубку.
Звонки продолжались. Костя закрыл дверь на кухню и уставился в телевизор, пытаясь сообразить, о чем же рассказывает ему Татьяна Миткова.
В какой-то момент телефон затих.
«Отрубилась, – подумал Костя. – А может быть, Марина нашлась?» Он хотел было пойти и позвонить теще, но душевных сил на это не было.
«Позвонят сами», – с надеждой подумал он.
Он сел на прежнее место, налил еще пятьдесят граммов и залпом выпил.
«Маринка, Мариночка! – в отчаянии думал он. – Хоть бы ты вернулась. Пусть не ко мне. Хоть бы ты нашлась! Какой же я был идиот. Прости меня. Я же, люблю тебя. Я никогда, понимаешь, больше никогда…»
В прихожей зазвонил телефон.
«Теща? Не буду подходить… А вдруг Марина нашлась? Подойти? А если снова теща? Давно не звонила. А вдруг это Марина?»
Костя встал и пошел в прихожую, все еще не уверенный, будет он снимать трубку или нет.
Телефон трезвонил очень настойчиво. Пять звонков, шесть, семь…
– Да, я слушаю, – сказал Костя, сняв трубку.
– Это квартира Сорокиных? – услышал он незнакомый женский голос. Сердце подпрыгнуло.
– Да, – подтвердил он. – Это квартира Сорокиных.
– А не могли бы вы попросить Марину Александровну? – вкрадчиво попросил голос.
Что-то в нем Косте очень не понравилось. Прокуренный, с хрипотцой, он мог принадлежать курящей и пьющей женщине, средних лет, без высшего образования. Но говорила она так, будто хотела выдать себя за гранд-даму. Мордюкова в роли Анны Павловны Шерер.
– Марину Александровну Сорокину, – повторил голос.
– Ее нет дома, – наконец выдавил из себя Костя.
– А когда она появится?
– Этого я не знаю.
– Дело в том, что… – Голос стал еще слаще. – Одни люди нашли ее паспорт, и он теперь у меня. Я понимаю, какая это беда – потерять документ, и поэтому звоню. Просто жалко человека. Конечно, – прокуренная гранд-дама на миг замолчала, – поймите меня правильно, это стоило мне таких усилий… И потом, пришлось узнавать ваш телефон. Я даже не для себя, а просто те люди, которые нашли, они вообще сначала не хотели отдавать ваш документик.
Пока она говорила, Костя оправился от изумления.
– Короче, – прервал он словесный поток, – сколько вы хотите?
– Ну, – в голосе появились деловые нотки, – сто тысяч вам не будет много?
– Хорошо, – согласился Костя, – приходите сюда, адрес вы знаете.
На том конце замялись. В трубке послышался мужской бас, громким шепотом произнесший: «Ты че, Линка, вконец сдурела?» После этого трубку зажали ладонью.
