Пуришкевич молчал.
– Ты, сволочь! Говори!
– Я не убивал, – тихо сказал задержанный. Начальник отделения побагровел и едва сдерживался, чтобы не вмазать этому говну.
– Уведите, – сказал Самарин. Это был единственный способ разрядить обстановку.
Второй допрос мало чем отличался от первого. Если не считать того, что задержанный Пуришкевич, несмотря на вспышки полковника, был спокойнее и собраннее. На Дмитрия он произвел более благоприятное впечатление, если можно назвать таким словом впечатление, которое производит маньяк-убийца. Впрочем, стоп! Человек, который подозревается в том, что он убийца.
Дмитрий быстро закончил оформление протокола – с появлением компьютеров это дело стало занимать в пять раз меньше времени, тем более что «рыба» любого документа уже висела в соответствующей директории.
– Ну, Димка, поздравляю! – Кто-то хлопнул его по плечу. Это был Толька Жебров, счастливый племянник счастливого дяди.
– С чем поздравляешь-то? Вроде еще не Новый год…
– Ты чего! Дядька-то на тебя это дело повесил, думал, что «глухарь», а тут такой успех.
– Гм, – кивнул Дмитрий, – прямо головокружение от успехов.
– Да ладно тебе прибедняться! Этого слюнтяя-очкарика не то что в три, в один день расколоть можно!
– Хорошие у тебя, Жебров, представления о следствии.
– Да ну тебя!
Дверь захлопнулась. Дмитрий уже начал составлять основной текст протокола:
«В среду 22 октября 1997 года я совершил поездку в поселок Школьный Ленинградской области, где находится моя дача. Целью поездки была проверка работы АГВ, а также привоз продуктов…»
Дмитрий Самарин не был литератором, и его менее всего заботили красоты слога. Главное, чтобы все было ясно и не возникало возможности двойных толкований.
– Ну что, Самарин? В три дня уложимся? – прогромыхал над ухом голос полковника Жеброва.
– Вообще-то на следствие дается два месяца, – спокойно ответил Дмитрий, продолжая нажимать на клавиши.
– Я это знаю не хуже тебя. Но, Димка, это же такая удача. Ты подумай.
Транспортники раскрыли убийцу-маньяка. Расколем его. Получим чистосердечное признание. Ему и так и так – вышка. Убийство с отягощающими…
– Вина не доказана…
– Чушь! Его опознали. Все сходится. Ездил на Школьную двадцать второго?
Ездил. Возвращался той же электричкой. Алиби нет. Фоторобот его. Какого рожна тебе еще надо?
– Собственно, никакого. Презумпция невиновности.
– Чего? – Полковник Жебров даже не повысил Голос, настолько его потрясло это замечание.
– Пока основание для задержания у нас – сходство с фотороботом. Сходство, кстати, не безусловное. Да и сам фоторобот… – Дмитрий вспомнил, как делался этот «портрет». – Во-первых, его надо предъявить для опознания свидетелям, которые находились в электричке. Произвести обыск у него в квартире. И если его опознают, и дома что-то найдется – одежда с пятнами крови, железнодорожный ключ хотя бы, – тогда можно будет предъявлять обвинение, а так… – Дмитрий пожал плечами.
– Значит, вот как получается… – (Самарину не надо было оборачиваться, чтобы увидеть лицо полковника. ) – Значит, палки в колеса… Ты что, на взятку от этого засранца рассчитываешь?
– При чем здесь палки в колеса! – возмутился Самарин. – Я элементарно следую процессуальные нормам. А строить обвинение на признании преступника – это стилем Вышинского попахивает!
Сколько раз Самарин твердил себе, что не надо в таком тоне говорить с начальством. И всякий раз не мог совладать с собой и пускался в бессмысленные диспуты. Все равно побеждала сила. Плетью обуха не перешибешь. Потому и закрепилась за Самариным репутация конфликтной личности. Но что поделаешь, не получалось у него иначе.
Так и сейчас, не ответив на высказывание про Вышинского, полковник Жебров молча вышел. Дмитрий это заметил, но не испытал ничего, кроме облегчения. По крайней мере, можно спокойно оформить протокол.
Капитан Чекасов медленно шел по полупустому залу ожидания, внимательно поглядывая по сторонам. Игорь Власенко и Слава Полищук следовали сзади.
Сегодня, как все транспортники, они испытывали подъем – их подразделение обезвредило опаснейшего преступника. Оттого Чекасов находился в боевом настроении, подогретом парой баночек «Невского».
В зале мирно коротали время немногочисленные пассажиры. Но вот в углу Чекасов усмотрел примостившуюся на трех стульях неряшливую фигуру. Ленька Косой. Чекасов прекрасно знал, что бомж «прописан» на вокзале, но уж очень Ленька ему не нравился.
– Не спать! – гаркнул он и ткнул груду дубинкой.
Ленька зашевелился и пробормотал нечто нечленораздельное.
– Давай вали отсюдова! – сказал Чекасов. – Или мы тебя выкинем!
Бомж открыл глаза и принял сидячее положение. Прямо на него смотрели злые глаза капитана милиции.
– Имею простое человеческое право, – сказал Косой, стараясь приосаниться.
– Право! – взбеленился Чекасов. – Получено распоряжение очистить вокзалы от таких элементов! Все, конец вашему брату. Понял или нет?
Ленька окончательно проснулся и изрек:
– Вы, сильные мира сего, живете в богатстве и довольствии, и вам не понять душевных мук человеческих!
– Ща поговоришь у меня! Игорек! – подозвал он Власенко. – Разберись.
Игорь с готовностью двинулся на бомжа. Ленька раздражал своей велеречивостью.
Силы были неравны, и Ленька поменял тактику:
– Вот вы, гражданин начальник, тут боретесь с низменнейшим из человеков, а настоящих-то иродов не видите. Мы сами своими жалкими силами не далее как вчера убийцу и маньяка изловили.
Чекасов захохотал:
– Ну убил! Это ты, что ли, вчера маньяка поймал?!
– Не утверждаю, что я, – гордо ответил Ленька, – но мои собратья, такие же нижайшие люди этого общества несправедливости, – Ну ты даешь! – покачал головой Игорек. – Совсем крыша от пьянки поехала.
Давай его отсюда!
– Он бредит, – заметил Слава Полищук, – может, в больницу его?
– Ща у него весь бред пройдет. – Игорь саданул бомжа дубинкой по спине.
– Не бред! – возопил Косой. – Вчера Потапыч и другие убийцу поймали, который Бастинду порешил. И всех остальных. Держат его в крысятнике.
– Пьяные разборки, – махнул рукой Игорек, но Ленька уже увидел, что попал в правильное русло и сумел заинтересовать своих гонителей.
– Вот, граждане работники правоохранительных органов, пропал на вокзале человек, никто из вас и не почесался, пропал другой, третий – никто не заметил.
