И Катриона осознала, что он прав. Да, пусть она совершенно не знала его, но ей сейчас было необходимо его мужественное тело, чтобы вновь обрести уверенность в своей женственности. Джеймс заставлял ее ощущать себя шлюхой, а с Генрихом Наваррским она опять почувствовала себя живой и желанной.
Губы короля шли извилистыми путями по ее трепещущим грудям, спускаясь все ниже, к чуть подрагивающему пупку. Его большие мягкие ладони ласкали ее с такой опытностью, что у нее перехватывало дыхание и куда-то уплывало сознание. Потом она ощутила эти руки под всеми своими юбками: поласкав шелковистую кожу бедер, они двинулись еще дальше, к куда более интимным местечкам. Глубоко внутри ее уже зарождалось пульсирующее, едва ли не болезненное, напряжение. Дыхание теперь вырывалось из нее краткими выдохами, она лишь стонала и повторяла: «Монсеньор!» – и, в конце концов, благодарно расплакалась, когда мужская плоть вошла в нее.
Он двигался мягко, восхищаясь ее страстными ответами, с готовностью задерживаясь в ее мягкой теплоте и заботясь о том, чтобы не только он сам, но и она обрела плотское наслаждение во всей его полноте. Затем, вознеся ее на вершину страсти, Генрих и сам ощутил этот желанный миг. Катриона, пережившая всю гамму возбуждения, сыгранную столь искусным музыкантом, первой уплыла в небытие, а затем провалилась в расслабляющий сон.
Несколько часов спустя, когда она проснулась, он подошел к ней и протянул бокал холодного вина. Отчаянно покраснев от воспоминаний, потупив взор, она приняла бокал, но король мягко потребовал:
– Взгляни на меня, chérie.
Его пальцы нежно, но властно приподняли подбородок, и, глядя ей в лицо, Генрих сказал:
– Мне жаль Джеймса, и я искренне завидую моему другу лорду Ботвеллу.
Изумрудные глаза графини расширились, и она с трудом проглотила образовавшийся в горле ком.
– Вы… вы знаете Френсиса?
– Да, chérie, знаю. Мы провели вместе немало счастливых часов, пока он так по-дурацки не убил на дуэли герцога Гиза. А у меня и так было достаточно проблем с этой семьей, так что пришлось отправить моего друга в изгнание.
– Выходит, вы знаете, что я направляюсь в Неаполь, чтобы выйти замуж за Френсиса?
– Да, chérie.
– И с самого начала не собирались мне препятствовать?
– Да, chérie.
– Ох!
В глазах Катрионы полыхала ярость. Она выбралась из постели, отчаянно пытаясь самостоятельно зашнуровать корсет.
– Боже мой, монсеньор! Как вы могли? Обманом…
Генрих Наваррский не мог удержаться от смеха, поймав ладонью маленький кулачок, колотивший его по груди.
– Дело в том, чудесное вы создание, что даже при дворе, где полным-полно восторженных и готовых на все красавиц, ваш Френсис только и делал, что смотрел на луну и вздыхал по вам! Я просто не мог поверить ему, что подобное совершенство существует, но теперь… теперь верю, ma chérie.
Он приблизил ее лицо к своему.
– Но вы же не скажете моему доброму другу Френсису, что я так постыдно обошелся с вами? Ведь так, дорогая?
У него был такой виноватый вид, что, не в силах сдержаться и сохранить достоинство, Кэт расхохоталась.
– Вы совершенно невозможны, монсеньор!
Его опытные пальцы быстро зашнуровали корсет.
– Неужели это было так уж… страшно? У меня определенно сложилось впечатление, что вы наслаждались происходящим в той же мере, что и я.
Их взгляды встретились, и король услышал ответ:
– Да, я наслаждалась, монсеньор, но по причине, которая вам и в голову не придет.
– Я заинтригован. Поделитесь?
– На прошлое Рождество, когда мой сын женился на Изабелле Гордон, Джеймс Стюарт посетил Гленкирк, где все дни проводил в охоте, а ночи – в моей постели. Когда он прикасался ко мне, я ничего не чувствовала, и приходилось притворяться, изображать страсть, чтобы не уязвить гордость моего царственного кузена. И после таких ночей я стала опасаться, что со мной и правда не все нормально.
– А сегодня, – усмехнулся Генрих Наваррский, – вы обнаружили, что с вами все в порядке, не так ли?
– Да, – кивнула Кэт.
– Я в восторге, что внес посильный вклад в дело обретения вашей уверенности в себе, мадам, – прозвучал сухой ответ.
Она опять рассмеялась.
– Не пытаетесь изобразить, что оскорблены, монсеньор?! Ведь это вы меня соблазнили!
Генрих улыбнулся, глядя на нее сверху вниз:
– Не могу отрицать, мадам, и это было восхитительно! – Коснувшись пальцем кончика ее носа, он со вздохом добавил: – Теперь вы должны вернуться в замок своего дядюшки и продолжать подготовку к путешествию в Италию.
Катриона схватила его руки и принялась их целовать.
– Спасибо, спасибо, монсеньор! Тысячу раз спасибо!
Генрих опять взял ее лицо в свои большие ладони.
– Вы так любите его?
– Да, ваше величество, люблю. За три долгих и очень одиноких года, что жила без него, я чувствовала себя половиной человека.
– Мне никогда не приходилось испытывать подобных чувств, – вздохнул король Франции.
– Не думаю, что такая любовь выпадает на долю многих, и удивляюсь, что она была послана нам с Френсисом, но это действительно так!
Генрих Наваррский нежно провел пальцем по щеке Катрионы.
– Как же вы прекрасны, милая, со всей своей невинной любовью, которой сияют ваши чудесные изумрудные глаза. Отправляйтесь спокойно к возлюбленному и передайте, что я скучаю по нему. Каким украшением была бы ваша пара для моего двора.
Подняв с кресла ее накидку, он помог ей одеться, взял за руку и подвел к двери, за которой ее ждал Найл Фиц-Лесли.
– Получите, святой отец, живой и здоровой. – Поцеловав ей руку, король произнес: – Прощайте, мадам графиня.
Дверь в апартаменты закрылась, и священник повел ее коридорами дворца обратно, к стоявшей во дворе карете.
– Итак, мадам, вам удалось побывать в пасти льва, не получив и царапины? – спросил его преподобие.
Катриона рассмеялась:
– Почти, святой отец. И все же мне ваш король понравился.
– Стало быть, теперь вы свободно можете отправляться к лорду Ботвеллу?
– Да, Найл.
На следующий день обе семьи собрались, чтобы попрощаться с Катрионой и пожелать ей счастливого пути. Сразу же после ужина она отправилась спать, что вполне допускали приличия, поскольку следующим утром предстояло очень рано вставать. Карета и повозка поменьше, нагруженная новыми туалетами Катрионы, были подготовлены к отъезду – осталось впрячь лошадей. Ранним утром в замке появился маркиз Виктуар с подорожной на свободный проезд на имя графини де Гленкирк от Генриха Наваррского. Эта бумага позволяла ей беспрепятственно путешествовать по Франции и значительной части территории Италии.
