– А когда началась ваша связь?
– Я знал ее еще при дворе, до того как ей пришлось бежать, но мы были лишь друзьями. Ей негде было укрыться, и она попросила убежища у меня. То, что произошло между нами… просто произошло. Я никогда не знал такого счастья, какое познал с ней, и такого страдания без нее.
Епископ кивнул.
– Сын мой, понимаешь ли, как тебе повезло? Я знаю королей, которые отдали бы все за то, чем обладаешь ты. Лелей же ее! Носи на руках женщину, которая сделала тебя счастливым. Господь ниспослал вам свою безмерную милость!
Через час в сопровождении двух своих служанок Катриона снова появилась в салоне, но обнаружила там одного Конелла, облаченного – к ее изумлению – в килт цветов клана Лесли, при всех горских регалиях.
– Где ты все это раздобыл?
Конелл удивился:
– Как это где? Неужели ты думаешь, девочка, что я стал бы путешествовать без килта? А что, если бы я умер по дороге? В чем бы вы меня тогда хоронили? Но сейчас не об этом. Поскольку здесь я твой единственный родственник, передать тебя суженому придется мне.
Часовня при вилле, построенная в романском стиле раньше самого здания, была невелика и прежним хозяином использовалась как мечеть. В христианскую она была переосвящена по распоряжению банкиров Кира, глава которых восхищался тихой приверженностью своей клиентки римско-католической вере, когда вся Шотландия обращалась в протестантизм. Когда Бенджамину Кира стало известно, что при доме, приобретенном для графини Гленкирк, есть античная часовня, он распорядился переделать ее и сам оплатил работы. Это стало его подарком Катрионе, которой он восхищался еще со времен ее девичества и которую, по всей вероятности, больше никогда уже не увидит.
Часовню, обставленную весьма аскетично, украшали два великолепных канделябра литого золота, усыпанные бриллиантами, рубинами, изумрудами и аметистами и искусной резьбы золотое распятие. Небольшие окна пропускали свет сквозь новые витражи из драгоценного разноцветного стекла. Предназначенные для ночного бдения лампы из тяжелого рубинового стекла, вручную изготовленные стеклодувами острова Мурано и вставленные в филигранно исполненные держатели из золота и серебра, тускло светили красным светом. Вся часовня сияла в свете по крайней мере пятидесяти восковых свечей.
Торжественно ступая по центральному проходу рядом с Конеллом, Катриона увидела шестерых своих шотландских слуг и гленкиркских солдат охраны, приглашенных в качестве свидетелей церемонии, чтобы никто не посмел усомниться в законности бракосочетания. Миновав знакомые лица, взгляд ее остановился на Ботвелле, также облаченном в килт со всеми атрибутами. Словно только сейчас осознав происходящее, Катриона счастливо улыбнулась, и Френсис, одобрительно рассматривая ее платье, ответил ей такой же счастливой улыбкой.
Сиреневый шелк накидки мягко сиял в свете свечей, более темная юбка, богато украшенная вышивкой золотом и жемчугом, переливалась при каждом шаге. Сетчатые рукава платья под накидкой позволяли видеть соблазнительные линии рук. Волосы цвета темного меда, разделенные на прямой пробор и закрепленные гребнями над ушами, рассыпались массой мелких локонов по затылку и плечам. Дымчатую розовато-лиловую вуаль удерживал на голове небольшой венок из белых цветов, раскрывающихся к ночи и источающих сладкий аромат.
Конелл торжественно подвел Катриону к лорду Ботвеллу и уверенным жестом вложил ее тонкую ладонь в его руку.
– Обращайтесь с ней хорошо, друг мой, – хрипло произнес Конелл, – а не то вам придется иметь сначала дело со мной, а потом – с молодым графом.
– В ней смысл моей жизни, – тихо произнес в ответ Ботвелл, глядя ему в глаза.
Церемония началась, но радость жениха и невесты была столь велика, что они не верили в происходящее: как в тумане едва слышали обращенные к ним вопросы епископа и машинально на них отвечали. Но вот, наконец, все формальности были соблюдены, – они стали мужем и женой! Какое-то время они стояли, пытаясь осознать свершившийся факт, затем улыбнулись друг другу и обнялись. Епископ сошел с помоста и тоже обнял их.
– Итак, это свершилось, дети мои, – вы стали мужем и женой. Смею ли я надеяться, что осталось хотя бы немного того чудесного вина, которым мы могли бы отметить это событие?
Ботвелл рассмеялся и, обняв жену за плечи, пригласил всех собравшихся в дом. Экономка Мария и дворецкий Паоло бросились в кладовую за вином, а люди Конелла принесли свои волынки и заиграли серенаду в честь новобрачных. Катриона была им благодарна, но оставался еще один свадебный подарок, который они могли преподнести ее мужу.
Улучив момент, когда волынщики сделали передышку, Катриона негромко заговорила:
– Моя мать была урожденная Лесли Сайтен, я сама на протяжении восемнадцати лет была замужем за графом Гленкирком, но сегодня вы все стали свидетелями моего бракосочетания с графом Ботвеллом. Нас обоих изгнали из Шотландии по приказу короля за то, что я не пожелала стать его любовницей. То, чему вы все стали свидетелями в часовне, – мой ответ королю Джеймсу. Вы все верно служили Патрику Лесли, а потом оберегали меня на всем пути к моему теперь уже мужу. Предлагаю вам решить, как поступить. Вы можете вернуться в Гленкирк, и я благословлю вас на это, но также можете принести клятву верности графу Ботвеллу. Выбор за вами.
Для ответа поднялся Конелл:
– Всех, кто вас сопровождал сюда, миледи, в Гленкирке ничто не удерживало, поэтому мы с радостью принесем клятву верности лорду Ботвеллу, но с одним условием. Если когда-либо клан Лесли или наши соотечественники будут нуждаться в нас, мы отправимся к ним на помощь. – Повернувшись к графу, командир, глядя ему в глаза, добавил: – Мы знаем, что при подобных обстоятельствах вы бы поступили так же, сэр.
Френсис кивнул и, повернувшись к Кэт, произнес:
– Это самый лучший подарок. Благодарю тебя, любовь моя.
Она улыбнулась ему в ответ и негромко сказала:
– А теперь я удаляюсь, милорд.
В сопровождении служанок Катриона поднялась в спальню, где с их помощью избавилась от подвенечного платья и нижних юбок. Пока Сюзан развешивала ее вещи в гардеробе, а Мэй наполняла тазик теплой ароматической водой, Катриона снимала чулки. Оставшись наконец обнаженной, она взяла поданное служанкой полотенце и омыла тело, а потом, вытащив заколки из волос, принялась яростно расчесывать темно-золотистую массу, пока волосы не заблестели в отблесках свечей. Сюзан натянула на хозяйку простое длинное светло-сиреневое платье, и обе служанки покинули спальню.
– Боже, – прошептала юная Мэй сдавленным голосом, – как же страстно миледи ждет своего мужа.
– Да нет же, глупая дурочка, – осадила ее старшая и более мудрая сестра, – ей просто хочется побыть какое-то время одной перед его приходом.
– Но для чего? – удивленно воскликнула Мэй.
– Когда повзрослеешь, тогда и поймешь! – отрезала Сюзан.
Озадаченная, Мэй только покачала головой.
