– Ночь еще только началась, Инчили, и у нас впереди множество радостных минут. Я должен попытаться заглушить пламя, что ты разожгла в моих чреслах, если уж нам суждено расстаться на несколько месяцев.
Катриона задрожала всем телом и, протянув к нему руки, взмолилась:
– Пожалуйста, господин мой муж, не надо больше! Не сейчас!
Чикала-заде, словно и не слышал ее, схватив за руки, уложил лицом вниз, взгромоздился на нее, широко раздвинув ноги, и вошел сзади. Руки его мяли ей груди, щипали соски, так что она вскрикивала от боли.
Терпение Катрионы от его выходок было на исходе. Он пользовался ею как животным, абсолютно не заботясь о ее чувствах и желаниях. Только надежда, что скоро она наконец освободится от него, удержала от крика ярости, но в висках уже начала пульсировать кровь.
Наконец он зарычал, вздрогнул всем телом, мощно излившись в нее, и позволил ей подняться.
– А теперь подай-ка мне шербет, моя голубка! Очень хочется пить после трудов.
Катриона на трясущихся ногах вышла из бани и отправилась к столу, где стояли кувшины с шербетами. Наливая в бокал его любимый напиток, она взглянула на визиря и обнаружила, что он распластался на кровати и смотрит через стеклянный купол в ночное небо. Ногтем она осторожно открыла крышечку на своем кольце с бирюзой и высыпала в напиток щепотку белого порошка, которым снабдила ее Эстер Кира. Это сонное зелье она не осмеливалась применять, однако сегодня не могла выносить больше его домогательств. А в том, что он не успокоится, она не сомневалась: как всегда, наглотался чего-то возбуждающего.
С улыбкой на лице она пересекла комнату и протянула ему бокал с напитком. Он жадно выпил все до последней капли и опять притянул ее на постель.
– Ты прекрасна! А уж как услаждаешь меня, Инчили! Все делаешь великолепно! Да ты и сама ведь это знаешь, да, моя драгоценная? Поэтому я и ценю тебя превыше всех остальных.
Она прижалась к его плечу, чтобы только не видеть его лица, и легко солгала:
– Я рада, что могу доставить вам удовольствие, господин мой муж.
Визирь схватил ее за груди и принялся тискать их, но движения его стали неловкими, а затем она услышала его легкое сонное посапывание, осторожно высвободилась из объятий и немного отодвинулась. Он никак не отреагировал, поскольку уже глубоко спал. Утром она добавит ему другой порошок в утренний кофе, который устранит эффект возбуждающих средств и подавит его похоть. Это даст ей некоторый отдых хотя бы на часть дня.
Встав с измятой постели, она вернулась в баню, взяла серебряный кувшин и принялась смывать с себя все следы последних часов. Баня была, пожалуй, единственным, чем она искренне наслаждалась в Турции. Вымывшись и вытершись, Кэт надела ночную рубашку. Когда Чикала-заде проснется, конечно, потребует ее снять, но сейчас у нее будет хоть какая-то защита от прохладного ночного воздуха.
Катриона легла на самый краешек кровати, завернулась в легкое шерстяное одеяло и сразу же заснула.
Солнце уже поднималось над горизонтом, когда она проснулась. Чикала-заде-паша, почти не изменив позы за ночь, лежал навзничь и мощно храпел. Потянувшись, Кэт сбросила одеяло и встала с постели. Поутру было прохладно, поэтому она достала из гардероба легкий халат белой шерсти, накинула поверх ночной рубашки и надела войлочные шлепанцы. Еще раз убедившись, что визирь крепко спит, она выбежала в сад.
Утреннее солнце превращало росу на траве в тысячи бриллиантиков. Тюльпаны и нарциссы только-только стали открывать бутоны, разливая в воздухе восхитительный аромат. Легкий серебристый туман повис над темным морем, а склоны окружающих холмов уже оделись изумрудной весенней зеленью. Всего на несколько минут она оказалась предоставленной сама себе и наслаждалась этим ощущением. Если ей удастся продержаться еще два дня и убедить Чикала-заде оставить ее на острове, ее освободят. По-видимому, куда легче похитить ее с острова, чем из особняка великого визиря. Жаль, что она не сможет попрощаться с Латифой, но когда окажется в безопасности, сможет послать кузине записку через Кира.
Внезапно улыбка озарила лицо Катрионы: ей пришло в голову, как можно убедить визиря оставить ее на острове на несколько дней.
Чикала-заде давно уже беспокоило, что она все никак не может забеременеть от него, ведь родила же девятерых детей, да и сам он был отцом детей Латифы и, помимо этого, еще сорока от женщин гарема. Он страстно желал ребенка еще и от нее, но, не ведая, что она знает секрет, как избежать зачатия, не мог понять, почему до сих пор ничего не получается.
Кэт решила сказать ему, что вроде бы чувствует себя беременной, и, ссылаясь на странные порой прихоти женщин в положении, попробует упросить его оставить ее еще на несколько дней на острове. Если же он откажет, то она станет без конца плакать и дуться. Он сочтет это вполне нормальным, поскольку не считает женщин способными думать или рассуждать здраво.
Легкий ветерок пронесся над островом, и Катриона, поежившись от прохлады, усмехнулась: интересно, авантюризм это какая сторона ее натуры – шотландская или турецкая?
Глава 56
– Нет! – твердо заявил визирь. – Я не могу позволить это, Инчили.
Катриона бросилась в слезы.
– Ты не любишь меня! Похитил меня у мужа, и теперь используешь как животное! Тебе нет до меня дела! Даже если я умру! А со мной и ребенок!
– Ребенок? – От неожиданности он даже рот приоткрыл. – Какой ребенок?
Она подняла к нему залитое слезами лицо.
– Полной уверенности в этом, мой господин, конечно, нет, потому что еще рано, но я чувствую некоторые признаки, что у меня будет ребенок.
На лице визиря отразилось такое искреннее выражение восторга, что в Катрионе едва не шевельнулось чувство вины за обман.
– Ребенок! – выдохнул Чикала-заде. – Тогда, моя голубка, тем более! Я не могу подвергать опасности моего сына.
Катриона выжала новую порцию слез.
– Я не вынесу, если меня опять запрут в этом гареме, господин мой муж! А здесь так хорошо, так спокойно!
Она понизила голос до шепота, и ему пришлось наклониться, чтобы что-то расслышать, а заодно и лицезреть ее подрагивающие груди, которые она для него приоткрыла. Чувственный аромат, исходивший из ложбинки между этими чудесными холмами, буквально пьянил.
– Мы провели здесь столько сладостных часов, муж мой. Это единственное место в мире, где мне не нужно делить вас ни с кем, даже с моей дорогой Латифой.
Она схватила его руку, сжала и, опустив ресницы на порозовевшие щеки, с придыханием сказала:
– У нас с вами впереди еще один чудесный день и… чудесная ночь. Позвольте мне остаться здесь и помечтать в одиночестве. Мне нужно несколько дней, чтобы удостовериться в моем состоянии, и если это произошло, я буду совершенно счастлива. Разве вы не хотите видеть меня такой, муж мой?
