– Граф Ботвелл мог бы убить свою неверную жену, но граф Гленкирк никогда этого не сделает, он слишком хорошо воспитан.
– А я – нет? – Френсис весело приподнял бровь.
– Нет, ты – нет! Если бы ты был лучше воспитан, то не влез бы в эту бучу с королем! Но только, любимый, не меняйся, потому что я люблю тебя именно таким!
Он усмехнулся, но вскоре опять стал серьезен.
– Не слишком-то дави на Гленкирка, Кэт. Он любит тебя, и мучается виной за то, что сделал с тобой, но тем не менее остается мужчиной, а ты хочешь заставить его проглотить такой изрядный кусок, который, боюсь, не пролезет ему в горло.
Кэт молча кивнула, но у Ботвелла появилось странное ощущение, что она намерена проявить безрассудство.
Беременность, похоже, ее немного успокоила, хотя время их расставания и приближалось, в то время как с Ботвеллом происходило прямо противоположное. Его очень беспокоило, как она будет без него. К тому же они постоянно спорили о деньгах.
Будучи единоличной владелицей огромного состояния, она с готовностью передала бы все средства в распоряжение Ботвелла, но он, бедный, но гордый, не желал у нее ничего брать.
– Да ты просто глупец! – не выдержала, наконец, Кэт. – С пустыми карманами ты будешь так же беспомощен, как жук, опрокинутый на спину!
– Как-нибудь выкручусь!
– Ах, Ботвелл! Франция – далеко не Шотландия или Англия. Там нет настоящих друзей, которые могли бы тебя укрыть. Понадобятся деньги, чтобы просто жить, что-то есть. Пожалуйста, позволь мне помочь. Эти деньги не принадлежат Патрику. Их мне оставила мать. Пожалуйста, позволь мне дать распоряжение мистеру Кира перевести их на твое имя в парижский банк.
– Нет, дорогая, – негромко произнес Френсис, до глубины души тронутый ее заботой. – Я уже говорил, повторю еще раз: не возьму у тебя ни пенни именно потому, что люблю. Не хочу, чтобы на скрижалях истории было записано, что Френсис Стюарт-Хепберн любил деньги графини Гленкирк больше, чем саму графиню.
– Увы, историю не интересуют влюбленные женщины, так что мое имя умрет вместе со мной. – Она в упор посмотрела на него. – О господи, Френсис, как же ты будешь жить?
– Буду зарабатывать своей шпагой. Французским королям тоже нужна охрана, так что себе на кров и еду я заработаю. Не волнуйся, любовь моя, как-нибудь устроюсь.
– Трудно поверить, – задумчиво проговорила Катриона, – чтобы у владельца Эрмитажа, Келсо, Колдингема, Лиддисдейла и Крайтона были столь малые запросы – лишь кров и еда.
– Вполне достаточно для начала, а там уж я устрою себе вполне удобную жизнь. Способы найдутся.
– Ну да! – внезапно разъярилась Кэт. – Готова поспорить, устроившись между ног какой-нибудь перезревшей герцогини.
Склонившись к ней, он рассмеялся.
– Возможно и так. Любовь ко мне тебя ослепляет и не позволяет видеть, что я совершенно безжалостен.
– Возьми деньги, Френсис, умоляю!
– Нет, Катриона, нет.
Она поняла, что проиграла и спорить дальше бесполезно, тем не менее дала себе клятву поручить банку выдавать Ботвеллу необходимые суммы, если он за ними обратится, а король Франции получит крупную взятку, которая обеспечит Френсису хороший прием и безопасность.
Тем временем в Эдинбурге король попытался подкупить одного торговца из близких друзей Ботвелла, мистера Теннанта, чтобы выдал местонахождение графа, но тот, напротив, нанял судно, чтобы помочь ему перебраться во Францию. Оно должно было ждать Ботвелла у мыса Раттрей 18 апреля.
Хоть Ботвелл и протестовал, Катриона все равно поехала верхом проводить его.
– Ничего не случится, – заверила она Френсиса. – Я чувствую себя нормально. А на ночь перед выходом в море нас приютят в аббатстве – я договорилась.
Во время прощания Генриетта шепнула Катрионе:
– Моя служанка Нора сказала, что Гленкирк три дня назад вернулся домой.
– Никому ничего не говори, – шепотом попросила подругу Катриона, и та кивнула в ответ.
В сопровождении отряда слуг Хантли они выехали верхом к побережью и к концу дня добрались до аббатства. Настоятель очень нервничал, когда вышел им навстречу, ведь король мог узнать, что он дал приют графу Ботвеллу. И если бы не долг перед его другом Чарлзом Лесли, вряд ли аббат согласился бы приютить даже на одну ночь графиню Гленкирк и ее печально известного любовника.
Устроившись в отведенной им аббатом комнате для странников, Катриона предложила Ботвеллу:
– Давай этой ночью не будем спать – отоспимся потом, когда останемся в одиночестве.
Ботвелл понял ее и прижал к себе, чтобы она не увидела его слез. Все последнее время Катриона возводила защитную стену вокруг своих чувств, чтобы не устраивать душераздирающих сцен, и за это он был ей благодарен: прояви она хоть малейшую слабость, он не смог бы ее оставить, точно так же как не смог бы жить, зная, что стал причиной разорения ее рода. Для Френсиса Стюарта-Хепберна понятие чести не было пустыми словами.
Всю ночь они просидели обнявшись перед горящим камином, вспоминая, размышляя, мечтая, и лишь перед рассветом занялись любовью. В последний раз его руки нежно ласкали ее тело, доводя ее до страстной дрожи, в последний раз она ощутила в себе его мужскую твердость и полностью отдалась тому блаженству, которое он ей всегда доставлял. А потом, когда все закончилось, он склонился и нежно поцеловал ее чуть подрагивающий живот.
Из аббатства они выехали, едва рассвело, и с первыми лучами солнца достигли побережья. Со скалы мыса Раттрей далеко в море была видна черная точка на фоне светлеющего неба. Услышав условный сигнал, они спустились вниз и рассмотрели небольшое суденышко, направлявшееся к берегу. Люди Гордона незаметно рассредоточились вдоль берега.
Катриона и Ботвелл стояли лицом к морю. Он приобнял ее за плечи, но она даже не почувствовала. Тогда он повернул ее лицом к себе и, сняв с пальца перстень с сапфиром, на котором красовался золотой лев, протянул ей.
– Отдай его нашей дочери, когда вырастет.
Катриона молча кивнула и спрятала перстень в кошелек. Он нежно коснулся ее щеки и добавил:
– У меня больше никого не будет, Кэт, да никогда никого и не было. Ты ведь знаешь это.
– Да, Френсис, – с трудом выговорила Катриона.
– Не грусти, любовь моя: у Гленкирка ты будешь в полной безопасности.
Он порывисто заключил ее в объятия и в последний раз завладел губами, которые так любил. Она едва не лишилась чувств, когда его напряженный язык проник к ней в рот, все тело протестовало против уготованной ему судьбе. Ни он, ни она не могли представить, что поцелуй может быть одновременно таким сладким и таким горьким. Они не могли разомкнуть объятий до тех пор, пока не услышали тревожный голос одного из гребцов:
– Милорд, нам надо спешить! Скоро прилив, и выйти из гавани будет сложно.
