Работа над мюзиклом на время приобрела второстепенное значение, и не только из-за Сары. Совершенно неожиданно я получил предложение написать музыку к фильму. Он назывался «Сыщик» и был дебютной работой будущего обладателя двух «Оскаров» Стивена Фрирза с Альбертом Финни в главной роли. Алби, как все звали его, вместе с актером Майклом Медуином создал небольшую независимую кинокомпанию Memorial Enterprises. Майкл был изысканным парнем, носившим костюмы в тонкую полоску. Чаще всего он играл аристократических проходимцев в малобюджетных фильмах. Майкл был заинтересован небольшой шумихой вокруг сингла «Superstar» и, вероятно, слышал, как я болтаю о музыкальных фильмах на нескольких радиопередачах.
По сюжету «Сыщика» Алби играл мелкого ливерпульского лотерейщика, который мечтает стать гламурным частным детективом. Стивен в отличие от утонченного Майкла чувствовал себя не в своей тарелке с новым консервативным правительством. Он хотел саундтрек в стиле Макса Стайнера, который был бы своего рода посвящением Богарту и Бэколл и в сочетании со съемками жизни рабочего класса вызывал бы ухмылку. Также он хотел добавить немного рок-н-ролла. Я согласился, что подхожу им как никто лучше. По крайней мере, это было бы весело.
Огромное приспособление под названием мовиола было установлено в моем подвале. Этот динозавр был стандартным приспособлением для монтажа фильмов, но почти вышел из употребления, когда мы делали «Сыщика». С его помощью можно было буквально отметить на пленке место, которое вы хотели вырезать. Совсем как аналоговая лента, мовиола совсем недавно снова вернулась в моду. Стивен заставил оператора крутить пленку, в то время как я импровизировал на фортепиано, до тех пор, пока он не услышал подходящую мелодию. Затем я сделал инструментовку. Я написал одну очень киношную мелодию, которой был очень доволен. Два десятилетия спустя я полностью переработал ее для главной песни «Бульвар Сансет», переведя ее в размер 5/8. Я почти уверен, что это единственная заглавная песня, написанная в таком размере. Проблем с записью не было, и команда «Сыщика» казалась довольной, так что я вернулся к «Суперзвезде». На протяжении нескольких месяцев я ничего не слышал о фильме.
С Мюрреем и Иэном в ролях Иуды и Иисуса я начал собирать состав для группы. Джо Кокер отдыхал от гастролей, так что Алан Спеннер и Брюс Роуланд из Grease Band были совершенно свободны. Мы с Тимом обратились к менеджеру Эрика Клэптона Роберту Стигвуду с утопическим вопросом, не сыграет ли его клиент у нас в качестве соло-гитариста. Но сотрудники Стигвуда закончили разговор тем, что вежливо указали нам на дверь. Так что мы обратились к другому музыканту из Grease Band – Генри Маккалау, который впоследствии стал главным гитаристом в группе Пола Маккартни Wings. Крис Мерсер, саксофонист из Juicy Lucy, который участвовал в записи сингла, подписал с нами контракт и привел с собой гитариста Нейла Хаббарда.
Найти клавишника было куда сложнее. Мне нужен был кто-то, кто умел играть и рок, и классику. Кто-то, кто мог бы интуитивно играть рок, но умел легко переключаться на музыкальный сценарий, если потребуется, иными словами – играть по нотам. Было одно прогрессивное трио, вызывавшее волнение в сладковато-дымчатых рок-кругах. Оно называлось Quatermass. Не помню, кто первым дал мне послушать их треки с преобладанием органа Хаммонда, но большое спасибо этому человеку, который познакомил меня с Питером Робинсоном. Пит подходил мне по всем пунктам. Он был классным рок-музыкантом, а его музыкальные познания охватывали все: от Led Zeppelin до Шенберга, и именно он познакомил меня с Майлсом Дейвисом. Мало того, что наша группа была полностью укомплектована, так еще и солист из Quatermass стал нашим Симоном Кананитом. Мы были практически готовы для студийной записи.
В начале июня Отец Кристофер Хантингдон пригласил нас в качестве гостей на американскую премьеру «Иосифа». Самый первый публичный показ произведения Райса/ Ллойда Уэббера проходил в Нью-Йорке в Кафедральном соборе Непорочного Зачатия. Отец Хантингдон возглавлял это место. Мы ответили согласием на его приглашение. Никто из нас до этого не бывал в Америке. Если бы я только знал, что мы остановимся в Гарвардском клубе в центральном Манхэттене, я бы мигом разделался со своими волосами до плеч и избежал бы осуждающих взглядов, которыми меня провожали в самом эпицентре Лиги Плюща.
Честно говоря, я помню свое первое бродвейское шоу лучше, чем показ «Иосифа». Все прошло хорошо, но местному Элвису было далеко до исполнения Тима. А первым шоу стал мюзикл «Company» Стивена Сондхайма. Я предложил Тиму сходить на него, потому что заметил имя Хала Принса на постере. Мюзикл шел и днем, и вечером, и в театре было удушающе жарко. Почему-то я вбил себе в голову, что мое первое шоу на Бродвее будет грандиозным и вызывающим, похожим на «Кабаре». Но, конечно же, я увидел нечто совершенно новаторское и противоположное моим ожиданиям. Я совсем не был готов к этому и на музыкальном уровне это было в тысячах миль от того, чем была занята моя голова в то время. Тиму понравилась лирика, но мне, двадцатидвухлетнему парню, влюбленному в шестнадцатилетнюю школьницу, было далеко до страданий среднего возраста. Конфетно-букетное состояние моего разума было гораздо более захвачено последней сценой мюзикла «Merrily We Roll Along» того же автора, чем первой.
Позже в Лондоне Сара расспрашивала меня о том, как мы попали в Америку, и я рассказал ей об Отце Хантингдон и Гарвардском клубе. Он ответила, что жаль, я не сказал ей сразу, кто нас пригласил. Отец Хантингдон был ее американским кузеном из Лиге Плюща.
ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ С ГРУППОЙ вполне ясно стала вырисовываться на горизонте. И внезапно на меня снизошло, что только я знаю, как пьеса будет звучать целиком. Все, что мы записали, кроме ключевых эпизодических песен, могло показаться рок-музыкантам чуждым и непонятным, потому что представляло собой несвязные фрагменты. Мне нужно было ощущение, что группа репетировала всю вещь много раз. Так что я заставил их сыграть музыку, которую я запланировал на весь день, за полчаса. Затем я дал Алану О’даффи знак, и он записал небольшой фрагмент, пока группа все еще была в раже. Вот так была записана «What’s the Buzz» вместе с изгнанием ростовщиков из храма. Потребовалось время, чтобы группа почувствовала себя свободно в размере 7/4, но только играя ее раз за разом, музыканты могли привыкнуть к ней. В тот день мы записали неповторимый крик Иэна: «My temple should be a house of prayer»
[31].
Я был доволен тем, что большинство главных песен с первого раза были сыграны так, как я хотел, кроме одного большого исключения: «I Don’t Know How to Love Him». Это была настоящая проблема, и только с третьего раза все удалось. Изначально на роль Марии мы позвали Аннабел Левентон. Во время моего краткого пребывания в Оксфорде Аннабель была известна как серьезная актриса Оксфордского университетского театра. У нее так же была хорошая репутация в качестве певицы, и она играла в лондонской версии «Волос». Мы с Тимом испытывали настоящее давление, создавая сольные синглы. И песня Марии Магдалины далась нам непросто. Конечно, я перестарался, и в моей аранжировке не было и намека на спонтанность, как в остальных. С вокалом Аннабель все было в порядке, как и с музыкальным сопровождением. Просто песня звучала шаблонно. Вторая попытка была не лучше.
