Проблема с Марией была забыта на время, пока мы искали Понтия Пилата. Мне не терпелось записать сцену суда. Это была наша самая амбициозная заявка на нечто оперное, и я считал самым главным проверить, получилось ли у нас. Дон Норман, парень, которого Сефтон нанял в качестве нашего постоянного менеджера, также представлял и одного джазового певца – не помню его имя – который выступал в Pheasantry в Челси. Дон предлагал его на роль Пилата. Тим сомневался. Как бы то ни было, я в одиночестве пошел посмотреть на этого парня. У него была хорошая программа, но дикция явно была не его коньком. Нам нужен был актер, который мог бы петь, а не певец, которого можно было уговорить на игру. Я как раз собирался пробормотать несколько банальностей и уйти, как вдруг на сцену вышла невероятно молодая длинноволосая гавайская красавица с акустической гитарой в руках. С первых звуков, у меня мурашки поползли по телу. Голос Ивонн Эллиман был необычным, молодым, сексуальным и просто неповторимым. Еще никогда я не находил телефонную будку с такой быстротой. Я позвонил Райсу и сказал, что он немедленно должен приехать в Pheasantry. Мы нашли нашу Марию.
Остался только Понтий Пилат. Я продолжал думать: «музыкальная радиопостановка». Исполнитель партии Пилата должен был петь совсем не так, как остальные. Рассмотрит ли Барри Деннен, произведший на меня такое впечатление в «Cabaret», наше предложение всерьез? Мы связались с его агентом, и я был вне себя от радости, когда Барри согласился на встречу. За несколько чашек кофе я узнал, что он был американцем, на сто процентов принадлежал миру музыкального театра, состоял в отношениях в Барбарой Стрейзанд, для которой выбивал ее первые роли. Мы сразу же поняли друг друга и решили опробовать материал для Пилата. Я мгновенно почувствовал, что его очень специфический голос – как раз то, что нам нужно. Более того, Барри был готов совершать рискованные вокальные трюки. Только послушайте, как он исполняет последний истерический крик Пилата: «Die if you want to, you misguided martyr!»
[32].
Барри и Ивонн оказались единственными артистами, сыгравшими как на Бродвее, так и фильме 1972 года. Тим предложил своего друга Майка Дабо, только что сменившего Пола Джонса в группе Manfred Mann, на эпизодическую роль царя Ирода. С целым набором друзей и небольшим количеством нанятых MCA музыкантов наш кастинг был закрыт.
СУД БЫЛ ПЕРВОЙ завершенной сценой. Как обычно мы заранее записали части с группой, и они были сведены вместе, так что Барри мог с размахом исполнить свою партию. Услышав и увидев игру настоящего актера, остальные участники команды невероятно вдохновились, и, наверное, в первый раз они подумали, что я действительно понимаю что-то в мюзиклах.
«I Don’t Know How to Love Him» требовала совсем другого подхода. Я лихорадочно думал, как сделать аранжировку интересной. Эта задача казалась такой же неразрешимой, как научить Кинг-Конга делать восковую эпиляцию. Одним вечером я околачивался у Алана Доггетта. На фоне играл особенно занудный альбом ранней церковной музыки с своеобразными заунывными, гнусавыми звуками органа-позитива. У меня возникла идея. Почему бы не заставить Питера Робинсона сыграть в стиле Баха на подобном инструменте? Алан, конечно же, знал, где достать подобное приспособление.
Ивонн звучала великолепно, просто подыгрывая себе на акустической гитаре. Будет ли ее пение сочетаться с гнусавыми звуками органа? И не обычная ли барабанная партия испортила две предыдущие версии? Брюс Роуланд считал, что ответом будет перкуссия. Запись была назначена на вечер, так что у Брюса было полдня, чтобы разложить на полу второй студии «Олимпик» самый большой набор том-томов, что я когда-либо видел. Четверо мужчин, проклиная того, кто их нанял и не предупредил о лестнице, притащили огромный доисторический орган. Я уклонился от ответственности и свалил все на Алана Доггетта. Ивонн прекрасно пела, сохраняя полную невозмутимость, пока Брюс ползал между своими том-томами, как будто он пьяная вдрызг Покахонтас. Наконец-то запись «I Don’t Know How to Love Him» была у нас в кармане.
Я был исключительно доволен как одной записью, так и другой, когда солнечным утром два дня спустя садился в поезд до Брайтона. Я получил приглашение от директрисы ни много не мало школы Реден. Он хотела, чтобы я был судьей на их летнем музыкальном конкурсе по случаю окончания семестра. Реден – одна из лучших британских школ-интернатов для девочек. Девиз школы: «Почитай Достойных». Она находится на вершине скалы на южном побережье Британии, откуда с вызовом смотрит на Ла-Манш. В те дни ходили слухи, что школьницы-подростки, возможно, из-за насильственной изоляции от противоположного пола, были необычайно расположены к любому молодому человеку, появлявшемуся в священных школьных коридорах. Понятно, что я был настроен на приятнейший вечер. Что особенно мне нравилось, так это негодование Райса. Он бубнил, что школа должна была пригласить обоих соавторов «Иосифа». Я парировал, что это музыкальный конкурс и лирика там была не удел. В те дни на южное побережье из Лондона ходил сказочно комфортный пульмановский поезд. Неограниченное питание и напитки предоставлялись каждому пассажиру. И, так как школа взяла расходы на себя, я, конечно же, выбрал его. Мимозу
[33] стали подавать, едва мы отъехали от вокзала. И ко времени, когда мы проезжали мимо восхитительных залитых солнцем холмов Сассекса, я находился в полном блаженстве. Трудно было представить, что место назначения сможет предложить что-то лучше.
Казалось, прелестная старшая ученица, встретившая меня на станции в Брайтоне, смотрела на меня с большим любопытством. Но я решил, что бедняжка слишком давно томилась в глуши Сассекса, и вид двадцатидвухлетнего успешного композитора, к тому же с волосами до плеч, мог запросто смутить ее. Я был не восторге от фасада школы, одного из тех нео-якобинских сооружений, которые заставляют лишний раз подумать, стоит ли входить. Но преданный викторианский фанат не теряет силу духа перед подобным гаррипоттеровским строением, возведенным на скале над Ла-Маншем, даже если оно существует лишь для того, чтобы ветреными январскими ночами прививать храбрость своим пленникам. Также я был озадачен косыми взглядами на мою цветастую рубашку во время приветствия в комнате отдыха. Что-то явно пошло не так. Только за ланчем до меня наконец-то дошло. И как дошло! «Иосиф» был выпущен Novello’s, которые так же издавали музыку моего отца. И директриса решила, что «Иосифа» написал мой отец.
Не знаю, читали ли вы роман «Ваша взяла, Дживс», в котором неудачник Гасси Финк-Ноттл вынужден вручать награды в классической гимназии для девочек. Если нет, то вам придется поверить на слово, почему я ожидал, что правда и вымысел переплетутся в особо жестокой манере. За исключением того стыдного момента, когда я принес особую бутылку вина на встречу с родителями девушки, а мой единственный штопор сломался, я никогда не испытывал подобной паники. Я спросил, могу ли я позвонить отцу. К счастью, папа расслаблялся в Лондонском колледже и, когда я зачитал ему номинации в надвигающемся конкурсе, понял, что мое положение действительно отчаянное. Особенно меня беспокоило мое полное незнание деревянных духовых инструментов.
