Удивительно, но человеком, бесконечно твердившем о «Вестсайдской истории», была бабушка Молли. И именно она повела меня на этот мюзикл. Американский актерский состав нельзя было сравнить ни с чем, что я видел до этого. Эти два мюзикла были настолько разными, но в равной мере завораживали меня. Бабуля подарила мне на Рождество пластинку с бродвейской постановкой, и вскоре она стала моей любимой из двух имеющихся. Я полюбил музыку Бернстайна даже больше, чем «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева.
Однако тем, что полностью сокрушило меня, был фильм «Юг Тихого океана». Я пошел на него с мамой и папой, и я помню тот вечер, когда я увидел этот невероятный фильм. Мне нужно было дожидаться своего дня рождения в марте, чтобы получить альбом с саундтреком фильма. Я до сих пор храню потертую копию. Кстати, это единственный альбом, который целый год был на первом месте в британских чартах.
К Рождеству 1961 года я знал партии мюзиклов «Карусель», «Король и я», «Оклахома!» и четыре раза успел посмотреть «Юг Тихого океана». Но был еще один фильм. В нем было всего несколько песен, но он захватил меня целиком. Элвис в «Тюремном роке». Динамика фильма заставила меня буквально стоять на кресле. У меня до сих пор хранится сингл, который сводил с ума моих родителей.
Вскоре мюзиклы стали основным блюдом в «Харрингтон Павильон». Я написал множество никуда не годных. Аудитория из скучающих родителей, друзей, родственников и кого угодно, кого я мог найти, собиралась, чтобы посмотреть и послушать последнее творение с Джулианом в качестве вокалиста и мной в качестве вокалиста, пианиста и рабочего сцены.
В период расцвета моя театральная сцена, будь она построена в натуральную величину, могла бы затмить новую Парижскую Оперу в Бастилии. Сюжеты включали в себя все: от «Как важно быть серьёзным» до «Царицы Савской». Вокруг театра возник целый фантазийный город. Все жители этого города были так или иначе зависимы от процветания театра. В «Харрингтон Павилльон» была билетная касса, в которой жители покупали билеты. Хиты и провалы выявлялись в зависимости от реакции зрителей – замученных родителей и друзей.
Мы с Джулианом создали целый мир, в котором я мог прятаться и в котором я был по-настоящему счастлив. Мир, в котором был один общий знаменатель, – музыкальный театр. Там были звезды, которые уходили и возвращались или скрывались в небытие. Там были воображаемые режиссеры, декораторы, репертуары, даже программки, – так меня впечатлила постановка «Моей прекрасной леди». Был даже специальный поезд, который перевозил зрителей из фантазийного города в театр на поздние показы. И, когда мне подарили первый диктофон, сразу же появились оригинальные записи мюзиклов.
Слава богу, этот диктофон был несовместим ни с одним магнитофоном. У него была своя лента, которая больше никуда не подходила. Таким образом, мои подростковые трели оказались навсегда утерянными для человечества, как и штуковина, на которую я их записывал. Впрочем, сознаюсь, две вещи сохранились, но в несколько ином виде. Одна песня из «Как важно быть серьезным», скромно заявленного как «Мюзикл чрезвычайной важности», превратилась в песню «Chained and Bound» из мюзикла «Иосиф и его удивительный разноцветный плащ снов». Основной мотив песни с очень подходящим названием «Chanson d’Enfance»
[3] из мюзикла «Аспекты любви» тоже был взят из того шоу. Но как именно эта последняя мелодия могла звучать в мюзикле по вечной комедии Уайлда – остается для меня загадкой.
Надо сказать, что мое увлечение средневековыми храмами, развалинами и церквями затронуло мою жизнь так же сильно. Из игрушечных кирпичиков я построил огромный готический собор (посвященный святому Элвису). Он расположился в другом конце детской, чтобы не вступать в противоречие с растущими потребностями «Харрингтон Павильон».
Собор святого Элвиса пал жертвой вражеского нападения – Джулиан сбил его в припадке гнева. «Харрингтон Павильон», будучи крепко склеенным, напротив, остался невредимым. В 60-х, когда я покинул отчий дом, мой игрушечный театр был аккуратно разобран и спрятан. Но, к сожалению, он потерялся во время моего переезда в 1974 году. У меня осталось всего лишь несколько фотографий.
С НАЧАЛОМ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В ИГРУШЕЧНОМ ТЕАТРЕ тетушка Ви начала проявлять ко мне все больший интерес. Мама, честно говоря, пока не запрещала мое ребяческое музицирование, но и не одобряла. Она перенаправила свои стремления сделать из сына классического музыканта на трехлетнего Джулиана, которому она купила детскую виолончель. Отец же начал интересоваться тем, что я делал. Когда мне было десять, он сделал несколько простых аранжировок для фортепиано из моих мелодий. А затем опубликовал их под моим именем в журнале «The Music Teacher», озаглавив «Игрушечный театр». С тех пор каждый раз, когда я экспериментировал за пианино, он заходил и спрашивал, как я нашел тот или иной аккорд. И это неудивительно: мой отец, несмотря на свое грозное звание профессора композиции в Королевском колледже музыки, по-настоящему любил мелодию. На самом деле, он любил мелодию больше, чем кто-либо.
Так, помимо знакомства со всеми новыми мюзиклами, чаще всего в компании тетушки Ви, я слушал, как отец играет мне самую разную музыку, пусть даже и с сильной склонностью к Рахманинову. Папина любовь к «серьезной» музыке исключала модернистов. Впрочем, ему нравились оркестровки Бенджамина Бриттена. Хотя он каждый раз в гневе тряс свой коктейльный шейкер, когда вспоминал, что во время Второй мировой Бриттен уехал в США, чтобы избежать службы по соображениям совести. Отец не раз причитал, что так Бриттен нечестно получил огромное преимущество перед композиторами, оставшимися в атакуемом Лондоне и пытавшимися внести свой вклад в исход войны.
В 1958 году отец решил вновь вернуться к клавишам органа. После войны он бросил свою работу в церкви All Saints Margaret Street, чтобы стать преподавателем в Королевском колледже музыки. Теперь же, спустя десятилетие, он был назначен музыкальным руководителем в Methodist Central Hall в Вестминстере. Службы в Central Hall были полной противоположностью службам в церкви All Saints. Готов поспорить, что его назначение вызвало настоящий переполох в кругах, где благовония считаются главной связью с богом. Но мама была в восторге. Она доверяла католикам меньше, чем методистам. Католики считают, что у животных нет души.
Правда в том, что в Central Hall был один из лучших органов в Британии, а отцу не терпелось снова начать играть на публике. Мой брат-виолончелист говорит, что именно во время выступлений отец проявлял свою стальную волю. На заре своей карьеры Джулиан спросил у отца, как справиться с волнением перед выходом на сцену. Отец повернулся к нему со словами: «Ты не будешь нервничать, если хорошо подготовился».
Отныне мы с Джулианом были вынуждены каждое воскресенье таскаться на безотрадные службы. Среди кровожадных и грозных проповедей и воодушевляющих песнопений «свободной церкви» лучом света были моменты, когда отец оживлял процесс своими органными импровизациями. Так как методисты придерживаются трезвого образа жизни, я надеюсь, никто никогда не проверял, что на самом деле было в отцовской бутылке минеральной воды. Потому что после каждого глотка к нему приходила все большая свобода вдохновения.
