Наши выступления были запланированы на первую неделю марта. Сара уже три недели лежала в больнице, но настаивала, чтобы я принял участие в шоу. Тим никогда не тушевался, когда дело доходило до микрофона, так что дважды в день на протяжении целой недели мы выступали с единственным в нашей жизни шоу, на которое приходило около сотни зрителей. Мне понравилось. Тогда я почувствовал себя таким уверенным, каким никогда не был. Крейг руководил процессом и не позволял отклоняться от сценария, так что мы с Тимом не могли отвлечь внимание зрителей от других участников. Среди разных театральных деятелей я чувствовал себя, как дома, и мне было грустно, когда выступления закончились. Я по-настоящему подружился с Тайлером Гатчеллом, главным менеджером «Суперзвезды», который уговаривал меня вложиться в новое шоу Чарли Страуса. «Это именно то, что мы, американцы, делаем хорошо», – говорил он. Я послушал саундтрек и согласился, что в этом что-то есть. Но в то время в Британии все еще действовали валютные ограничения, так что мне пришлось отказаться. Речь шла о мюзикле «Энни».
К тому моменту я уже стремился как можно скорее вернуться к Саре, которая сходила с ума от тоски, запертая в своей маленькой больничной палате. Необходимость так долго оставаться в больнице казалась бредом, она была на сто процентов здорова. Но в те времена врачи настаивали, чтобы за шесть недель до родов беременные, страдающие диабетом, ежедневно сдавали анализы крови. Я пытался навещать ее дважды в день и обеспечить непрерывный поток друзей, чтобы скрасить ее шестинедельное заточение. Сара была особенно тронута визитом Джули Ковингтон, когда «Don’t Cry for Me» стала хитом номер один. С тех пор одна из медсестер закрывала глаза на подозрительную бутылку, которую я тайком проносил в родильное отделение.
НА 31 МАРТА было запланировано рождение нашего ребенка. Очень странно знать точную дату заранее. Но, по крайней мере, я мог планировать дела и в перерывах между посещениями Сары заниматься своими вариациями на тему Паганини. Конечно, вскоре работа, включая и «Эвиту», отошла на второй план. Утром 31 марта с помощью кесарева сечения родился наш ребенок. Это была прекраснейшая здоровенькая девочка. Я был на седьмом небе от счастья. Оставалось только придумать для нее подходящее имя.
Казалось, пришло время воспользоваться нескончаемым потоком христианских имен прерафаэлитов. Но Сара почему-то не разделяла моего восторга. Конечно, я осознавал, что Партенопа или Аглаофения – это слишком, но я до сих пор не понимаю, почему она отвергла такое заурядное имя как Прозерпина. Скрепя сердце мне пришлось согласиться назвать дочь в честь сариной бабушки Имоген. Должен признать, оно подходит ей, но я все равно иногда думаю, как выглядела бы картина в стиле Россетти с героиней по имени Имоген, вкушающей запрещенный гранат. Второе имя Имо – Энни, в честь мюзикла.
Вскоре после рождения Имоген, произошло еще кое-что, приведшее к тому, что мои вариации на тему Паганини на время стали приоритетом моего творчества. Я проиграл спор своему брату Джулиану. Клуб «Лейтон Ориент» как обычно находился на гране вылета и должен был выиграть на своем поле, чтобы выжить. Я поспорил с Джулианом, что они проиграют, но ко всеобщему удивлению, они сыграли вничью, и проиграл я. По условиям спора, я, как проигравший, должен был сочинить что-то для Джулиана. Моим козырем в рукаве были вариации Паганини для виолончели. Премьера должна была состояться шестого августа на Сидмонтонском Фестивале.
Никколо Паганини (1782–1840) – возможно, самый знаменитый скрипач всех времен и народов. Его способности были настолько выдающимися, что многие действительно думали, будто он заключил сделку с дьяволом. И его несколько диковатая внешность только подпитывала этот миф. Он был высоким человеком с длинными костлявыми пальцами и экстравагантным чувством стиля. Зрители впадали в транс, наблюдая, как он качается из стороны в сторону, исполняя невообразимые музыкальные фигуры. Однажды на концерте Берлиоза в Ницце он произвел фурор, с головы до ног одевшись в ярко-красный цвет. Зрители думали, что кто-то вызвал дьявола. Я думаю, что именно этой историей вдохновился Гастон Леру, описывая костюм красной смерти в «Призраке оперы». Вера в сверхъестественное происхождение Паганини была настолько сильна, что его отказались хоронить в христианских обычаях. Вместо этого тело музыканта было выставлено как экспонат на ярмарке, пока его друзья не похитили останки и не спрятали неподалеку от скал Пуант де Сент-Опсис в Сен-Жан-Кап-Ферра, то есть практически в саду дома, где я жил какое-то время с Сарой Брайтман. Сейчас Паганини знаменит в основном своим каприсом № 24 в ля-миноре. Эту тему за всю историю перерабатывали около пятидесяти композиторов, включая Брамса и Рахманинова.
Теперь и я присоединился к этой компании. Вся музыка связана с математикой, и бесконечные возможности, созданные такой вариативной формой и темой как у Паганини, занимают умы композиторов сотни лет. По сути, вы берете простую мелодию и, основываясь на ней, создаете свою собственную версию. Мелодия Паганини идеальна, потому что фактически это первая нота в ряду, за которой следуют две ноты выше и ниже ее, которые называются «квинтой». Эта последовательность повторяется и сопровождается семью аккордовыми прогрессиями, которые гармонично заканчиваются там же, где начались. Наверное, самая известная в истории вариация – это рахманиновская «Вариация 18» из его «Рапсодии на тему Паганини». Он перенес оригинальную мелодию из минорной тональности в мажорную и более или менее изменил ее. Получилось просто, но в то же время гениально. В этом талант Рахманинова. Другая причина, почему тема Паганини так привлекает композиторов – это ее необычайная виртуозность.
Сочинение и запись «Вариаций» были счастливейшим временем в моей жизни. Я не могу припомнить ни одного даже самого незначительного огорчения в тот период. С самого начала я задумал свои вариации исключительно как произведение для Джулиана, и потому они должны были исполняться вживую. По этой причине они представляли полную противоположность чудовищному хиту Майка Олдфилда «Tubular Bells», который был результатом наложения слоев звука в студии. Мои вариации были не такими.
По счастливой случайности в офисе Роя Фезерстоуна я нечаянно услышал альбом «Electric Savage» группы Colosseum. Их исполнение идеально подходила для моего нового опуса. Colosseum, инструментальная группа, исполнявшая джазз и рок, была детищем гениального барабанщика Джона Хизмана. Она состояла из самых настоящих музыкантов, которые соответствовали званию рок-исполнителей, но при этом могли играть по нотам и прекрасно слышали друг друга. Я не был готов презентовать свои труды на Фестивале с полным музыкальным составом, но все равно позвонил Джону.
Я встретился с ним и его красавицей-женой Барбарой Томпсон в нашей квартире на Итон-Плейс. Мне показалось, что я встречал ее раньше. И когда Джон сказал, что она была саксофонисткой, пазл сложился. Она участвовала в лондонской постановке «Кабаре» и помимо саксофона играла еще и на флейте. Теперь мне оставалось найти только пианиста. И вновь Рой Фезерстоун оказал неоценимую услугу. Он прислал мне сингл, за основу которого была взята «Гимнопедия № 1» Эрика Сати. Аранжировка была написана бывшим клавишником Zombies Родом Арджентом, который был также автором хита «She’s Not There». Мне понравился сингл. Спустя какое-то время на каком-то официальном мероприятии Рой посадил меня рядом с Родом. Мы сразу нашли общий язык. Я нашел клавишника и друга, с которым впоследствии работал на протяжении многих лет. Вскоре я начал собирать всю компанию на ужины в Сидмонтоне. За те годы немало творческих команд были заманены к нам домой вкуснейшей жареной курицей в сарином исполнении.
