Все началось хорошо. Мы достойно сыграли увертюру, а я всеми возможными способами избегал упоминаний, что у нас нет ни слов для первой песни, ни номера «The Naming of Cats». Актеры, казалось, купились на мою трансоподобную версию стихотворения или просто сделали вид, но все вроде бы шло хорошо. Но затем пришло время «The Old Gumbie Cat». Крис играл все медленнее и медленнее. Мы едва прошли «The Rum Tum Tugger», которую, впрочем, Пол Николас слышал на Сидмонтонском Фестивале, но на «Mungojerrie and Rumpelteazer» дело застопорилось. Мертвенно-бледный Крис упал на уронил голову на клавиши и сказал, что больше не может играть. Я сменил его и попытался сыграть так хорошо, насколько возможно. Перед обедом Кэмерон сообщил мне, что бедный Крис сказал, что он не выдержит и уволился. Теперь у нас не было ни сценариста, ни музыкального руководителя.
К счастью, Джилли успела придумать достаточно танцевальных па, чтобы на десятки лет вперед избавить нас от прозябания на улице, и большая часть музыки для ее номеров была готова. Я считал, что пару дней смогу водить всех за нос, но потом нам просто необходимо было найти музыкального руководителя, чтобы он хотя бы занялся с актерами вокалом. Во время обеда я позвонил за советом Гарри Рабиновицу. Гарри не был театральным деятелем, его жизнью была киноиндустрия, где он считался самым лучшим дирижером Британии, но его работа над телеверсией «Расскажи мне» показалась мне просто выдающейся, и он хорошо ладил с моими музыкантами. Я рассказал ему все: что у нас нет нормального сценария и даже сценариста, что Валери Элиот может запретить наш проект, но что я глубоко верю в успех и исключительность «Кошек». Не мог ли Гарри посоветовать нам кого-нибудь на роль музыкального руководителя, пока мы с Кэмероном не найдем полноценную замену?
Невероятно, но Гарри так заинтересовался «Кошками», что решил сам присоединиться к нашему проекту, бросив съемки какого-то крупного фильма. Я подавился. Никогда я даже не смел мечтать о том, чтобы попросить Гарри присоединиться к нашему вест-эндовскому шоу. Но теперь у нас была самая надежная пара музыкальных рук, чтобы привести все в порядок. Тем же вечером чудным образом нашелся и сценарист.
Перед внезапным откровением Тревора мы с ним провели вторую половину января и начало февраля, работая над структурой шоу и порядком, в котором должны идти стихотворения. Мы придумали простую сюжетную линию. Вот вкратце история, которую мы имели к 9 марта 1981 года…
Дело происходит в единственную ночь в году, когда Старый Дьютерономи, предводитель джеллейных кошек, выбирает кота, которые переродится для новой достойной жизни. К сожалению, Макавити, злобный мистический кот, пытается вмешаться в процесс, желая самому стать избранным. Но все заканчивается хорошо, и Гризабелла, отвергнутая отшельница, реабилитируется благодаря исполнению грандиозной лирической песни и возносится на небеса. А Старый Дьютерономи остается и подводит итог стихотворением Элиота о том, что нужно научиться понимать кошку, чтобы правильно обращаться с ней. Если честно, Тревор предлагал также перефразировать стихотворение Элиота «Rhapsody on a Windy Night» для крика души Гризабеллы:
Every street lamp that I pass
Beats like a fatalistic drum,
And through the spaces of the dark
Midnight shakes the memory
As a madman shakes a dead geranium
[72].
Half past one,
The street lamp sputtered,
The street lamp muttered,
The street lamp said “Regard that woman
Who hesitates towards you in the light of the door
Which opens on her like a grin.
You see the border of her dress
Is torn and stained with sand,
And you see the corner of her eye
Twists like a crooked pin.”
[73] И затем:
The street lamp said,
“Remark the cat which flattens itself in the gutter.
[74] Это стихотворение могло бы стать не только основой песни «Memory», но и всей истории Гризабеллы и нашего шоу в целом. Всего лишь изменив «женщину на «кошку», мы бы получили начало линии Гризабеллы, падшей гламурной кошки. Последний стих мы впоследствии не использовали, но он содержит в себе главную идею «Кошек»:
The lamp said,
“Four o’clock,
Here is the number on the door.
Memory!
You have the key,
The little lamp spreads a ring on the stair,
Mount.
The bed is open; the tooth-brush hangs on the wall,
Put your shoes at the door, sleep, prepare for life.”
The last twist of the knife
[75].
Тревор откопал еще одно стихотворение Элиота, которое, как ему казалось, отлично подходит к нашей истории. Оно содержится в книге «The Dry Salvages» и является одним из многих выражений главной идеи Элиота о памяти и необходимости прошлого. Тревор переделал его, а я сочинил музыку для песни Старого Дьютерономи в начале второго акта:
The moments of happiness…
We had the experience but missed the meaning
And to approach the meaning restores the experience
In a different form, beyond any meaning
We can assign to happiness.
The past experience revived in the meaning
Is not the experience of one life only
But of many generations
Not forgetting something that is probably quite ineffable
[76].
Тревор не упустил и то, что Элиот обыгрывает слово «ineffable» (несказанный) в конце «Знанья Кошачьих Имен»:
