When you notice a cat in profound meditation
The reason, I tell you, is always the same;
His mind is engaged in a rapt contemplation
Of the thought, of the thought, of the thought of his name;
His ineffable effable
Effanineffable
Deep and inscrutable singular Name
[77].
Но ничто из этого не вошло в итоговую версию. В первый день репетиций мы находились на том же этапе поиска сценариста, на каком были еще в середине февраля, когда Тревор ошарашил нас своим признанием. Дела обстояли бы так же и на второй день, если бы в предыдущие выходные не вмешалось само провидение. В субботу вечером перед репетицией я должен был появиться на телешоу Майкла Паркинсона. Я очень хотел избежать этого, потому что не знал, о чем говорить. Слава богу, я все же пошел.
Шоу Паркинсона шло на британском телевидении по субботним вечерам и записывалось накануне трансляции. Но в этот раз что-то поменялось, и шла запись двух шоу подряд. Я участвовал во втором. Одним из гостей на первой записи был Ричард Стилго. Он стал местной знаменитостью после своего выступления на телешоу Би-би-си «That’s Life». Он садился за фортепиано (этот негодник еще и первоклассный музыкант) и мгновенно сочинял стихи на любую тему, предложенную зрителями. Результат неизменно получался остроумным и ловко срифмованным. Этот же трюк он повторил на шоу Паркинсона.
Не припомню, чтобы еще когда-нибудь я на такой же скорости летел в чужую гримерку. Не хочет ли он стать спасителем наших «Кошек»? Ричард был заинтригован. Он согласился встретиться со мной, Тревором и Кэмероном в Чизике в первый день репетиций. После долгого объяснения того, что нам нужно, Тревор передал Ричарду все свои «каракули», а мы с Кэмероном рассказали о его идее для главной песни. На следующий же вечер нас ждал целый ворох стихов Ричарда для первого номера «Jellicle Songs for Jellicle Cats». Тревор мычал, ахал и хотел внести изменения и втиснуть некоторые из своих «каракулей», но в результате на третий день у нас уже был готов первый номер.
Я подумал, что этот маленький триумф – подходящий момент, чтобы вырвать песню Гризабеллы из рук Тревора. Валери с легкостью могла отказать нам в адаптации такого известного стихотворения Элиота как «Rhapsody on a Windy Night». Заняться этим должен был человек, уважаемый вдовой поэта. Тревор сказал, что больше не может «сражаться с Элиотом». Мы с Кэмероном обсудили проблему со всех сторон и пришли к общему выводу. Стоило рискнуть и спросить Тима Райса, не захочет ли он приложить руку к нашему проекту. Тревору даже по его стандартам понадобилось необычайно много времени, чтобы обдумать идею. В конце концов он решил, что хочет сам попробовать адаптировать стихотворение, а мы можем пойти к Тиму, если нам не понравится результат. Звучало разумно, ведь это он нашел стихотворение. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что Тревор с самого начала вбил себе в голову, что все сделает сам.
НАСТУПИЛА ТРЕТЬЯ НЕДЕЛЯ РЕПЕТИЦИЙ. Джилли во всю агитировала, чтобы мы с Кэмероном сходили на концерт ее мужа Питера Ланда, посвященный произведениям Курта Вайля, проходивший в театре «Коттеслое» на Саут-Банк. Чизвик находится в нескольких милях от театра, но, если бы мы пошли пешком, то едва ли успели бы на концерт после репетиции. У Джилли была маленькая двухместная спортивная машинка. Кэмерон сказал, что доберется самостоятельно, так что я быстро прыгнул на пассажирское сиденье. Только однажды, в Феррари, за рулем которой был Роуэн Аткинсон, а на пассажирском сидении Кири Те Канава, я испытывал такой же животный страх. Джилли вела машину черт знает как и по маршруту, которой я едва узнавал. В общем, когда мы остановились у служебного входа театра, я выглядел не лучшим образом. Кэмерона не было видно, так что мы вошли в здание без него.
Все началось достаточно хорошо. Питер производил хорошее впечатление. Проблема была в том, что половину зрителей составляли школьницы. Не могу сказать, что каждый день посещаю концерты Вайля, но даже самые преданные его поклонники согласятся со мной, что подобное мероприятие – это тяжелое испытание для целой толпы беспокойных девочек-подростков.
Питер начал песню, которая была слишком высока для него. «Напряженная» – самое подходящее слово, чтобы описать атмосферу, воцарившуюся в зале. Как раз в тот момент, когда Джилли повернулась ко мне со словами, как прекрасно, что Питер осмелился бросить себе такой вызов, я услышал хихиканье с задних рядов. Я знал это хихиканье. Оно было слишком знакомым. К сожалению, оно раздалось в восприимчивой среде. По всему залу разразился девчачий смех. Я же как обычно был захвачен приступом икоты. Конечно, я аплодировал стоя, клянясь собственными руками задушить тех, кто инициировал эту волну неуважения к музыке Вайля.
В коридоре рядом с выходом стоял Кэмерон. Он излучал блаженство и совершеннейшую невинность хориста, который собирается спеть рождественскую колядку: «Джилли, дорогая, это было просто прекрасно, не описать словами. Питер выступил божественно, а теперь пойдемте выпьем».
«Ублюдок», – прошептал я ему, когда мы направились за кулисы.
БЫЛО БЫ ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕМ говорить, что репетиции приносили нам только радость и уверенность, что мы меняем ход театральной истории. Но в то же время по большей части обитателям Чизвика не приходилось увертываться от летящей шерсти. Впрочем, продолжалась борьба между Джилли, которая считала «Кошек» исключительно танцевальным мюзиклом, которого еще не видела Британия, и Тревором, который был в равной степени уверен в своем главенстве и в том, что основой шоу были произведения Т. С. Элиота.
Отношения между Кэмероном и Тревором были также достаточно напряженными. Тревор привык быть хозяином самому себе, возглавляя Королевскую шекспировскую компанию более двенадцати лет. И иногда я ясно видел, как он изо всех сил пытался терпеть Кэмерона. Джилли тоже привыкла править бал, так как самостоятельно поставила мюзикл «Tomfoolery». Борьба за власть означала, что большая часть танцевальных репетиций проходила за закрытыми дверями, и Тревор ничего не мог с этим поделать. Кэмерон же воспринял это как оправдание того, что режиссер слишком часто отлучался с репетиций.
Справедливости ради, для такого количества танцевальных номеров у Джилли было слишком мало времени на репетиции. Но в пятницу перед переездом в Новый лондонский театр, за двенадцать дней до первого предпоказа я написал Тревору и Джилли, что «моя наспех сколоченная музыкальная команда считает, что шоу не может быть спето так же, как станцовано», и, что музыку уже пришлось изменить, чтобы подстроиться под танцевальные па. Я беспокоился, что меня исключили из прогонов, и, что шоу погрязнет в «британском море упреков». Я умолял их объединиться и «срочно провести жизненно важную работу над текстом, всеми нюансами и музыкой, чтобы полностью подготовить шоу».
