Неделя взаперти в доме, расположенном в не самом лучшем районе города, показалась Ортинии худшей в жизни. На третий день такой тоски даже тревога за подругу отступила куда-то глубоко внутрь, напоминая о себе только грустью и тоской.
– Мама, как думаешь, Луна выживет?
– Все может быть…
Ортиния видела, что мать не верила в такую счастливую случайность, но и прямо сказать об этом не хотела, успокаивая ее, как маленькую. Это особенно задевало принцессу – ее не считали достойной того, чтобы говорить правду, все норовили успокоить ее, подбодрить. По любому вопросу Гирон советовался с королевой, для нее же у него находились только слова утешения.
– В столице? Не переживайте, ваше высочество, все успокаивается.
Успокаивается? А с кем их охрана только недавно сражалась? Они всерьез полагают, что она не слышала звона мечей в переулке?
На четвертый день принцесса подумала, что в этом есть и ее вина. Раз она ведет себя как маленькая, то и относятся к ней соответственно. Луна? Они были ровесницами… но смогла бы она – Ортиния – вот так с улыбкой отправиться на смерть, выполняя свой долг? Весь день принцесса просидела задумчивой, размышляя о чем-то своем, а к вечеру перед всеми предстала уже совершенно другая девушка – повзрослевшая и решительная. И когда Гирон в очередной раз попытался утешить ее, обнадеживая, что фрейлина ее могла выбраться из дворца, Ортиния резко его оборвала:
– Куда? В тихий город, в котором вам каждый день приходится вступать в бои? Или думаете, я ничего не слышу?
Гирон осекся, повернулся к королеве за поддержкой, а та с каким-то новым выражением смотрела на дочь.
– Орти, у Луны есть только один шанс, – заговорила она, – если она зачем-то понадобится заговорщикам. В противном случае…
Ортиния отвернулась. Хотела, чтобы к ней относились, как к взрослой? Получай. Но тут же устыдилась, подавила слезы и уверенно взглянула на мать:
– Я понимаю. Придется с этим жить. Если она выживет… я возблагодарю всех богов, но шансы на это невелики. Гирон, сколько нам тут сидеть?
Гирон снова посмотрел на королеву, дождался ее кивка и заговорил:
– Конрон Иртинский уже рядом. Мы получили известие, что ему удалось разгромить армию герцога Нинсельского, но из-за этого он не успел занять столицу до прихода герцога Эндорского.
– Этот дурак тоже в заговоре? – не удержалась принцесса от удивления.
– Орти! – укоризненно покачала головой королева.
– Судя по всему, нет. – Гирон дипломатично не заметил восклицания принцессы. – Похоже, его просто использовали, а потом ему было уже поздно отступать. Все будет зависеть от того, как долго он решит сопротивляться. Что же касается боев, так лучше пусть к нам лезут эти бандиты, с ними легко справиться. Намного хуже, если кварталы начнут прочесывать солдаты. К счастью, беспорядки в городе мешают Эндорскому организовать наши поиски. Думаю, в ближайшие дни он станет наводить порядок в столице.
О том, как именно герцог взялся наводить порядок, Гирон сообщал каждый день. Сначала он хотел доложить все только королеве, но та сама позвала дочь. После этого они слушали его доклады вдвоем.
– Он не понимает, что только разжигает ненависть? – изумлялась Ортиния.
– Судя по всему, он даже не думает о том, что чернь способна что-то чувствовать. Кнут в его представлении – лучшее средство для управления ею. Но этим он только приближает свое падение. Его ненавидит уже весь город, и сейчас жители надеются только на то, что войска короля наконец освободят их от этого сумасброда. В ближайшие день-два все решится.
Как Гирон и предсказывал, все решилось в течение суток. Сначала восстали солдаты гарнизона.
– Маркиз Савский – сторонник короля? – Ортиния буквально прошипела.
– Он ничего не значит, – отрезала королева. – Маркиз – пешка в этой игре, и если он решил таким способом спасти свою шкуру, пусть. Все будет меньше потерь.
– Мама, из-за него погибла Луна!
– Это еще неизвестно. Или ты из принципа хочешь залить все вокруг кровью, лишь бы увидеть его на плахе?
Ортиния надулась, но тут же подняла голову:
– Я понимаю. Но я все равно его не прощу. Никогда.
– А это и не требуется. Найдется другой способ наказать его. А пока надо как можно скорее покончить с мятежом.
На следующий день Гирон привел к ним в дом тира Джерома, которого представил как своего непосредственного начальника.
Тот вежливо раскланялся с королевой и принцессой, выдал подробный, но четко отрепетированный доклад о ситуации:
– К сожалению, дворец еще в руках мятежников, но для вас мы уже приготовили отличный дом. Там вы будете в полнейшей безопасности. Прошу вас следовать за мной, карета ждет.
Дом и впрямь оказался великолепным, но Ортиния, вымотанная последними событиями, когда из-за волнений почти не спала, сразу же завалилась в постель и проспала почти сутки. А вот королева решительно заявила, что собирается принимать участие в совете, на котором решается судьба мятежа и столицы. А еще ей очень не нравился капитан Торвальд. Почему, она бы и сама не сказала, просто чувствовала, что что-то с ним не так, и все. Ну не встревал герцог Вертонский уже давно в разборки знати. Что его заставило вмешаться сейчас? Надежда спасти сына? Возможно. Но неужели он не знал о том, что сын ввязался в заговор? Почему-то королева не верила в это, но доказать она ничего не могла, а потому просто наблюдала. Когда-нибудь она все поймет и разберется в ситуации, а пока лучше молчать и слушать, а этому королева за долгую жизнь во дворце научилась лучше всего.
В столице царил полный бедлам. Жители, вздохнувшие было с облегчением, когда в город вошла армия герцога Эндорского, притихли, устрашенные казнями, которые герцог немедленно начал производить. Трупы «мятежников» висели на каждом углу. Вот только тишина была не испуганная, а напряженная. Любая мелочь могла взорвать ситуацию и вывести все из-под контроля. Напрасно герцога старались утихомирить и сдержать.
– Чтоб я церемонился с этим отребьем! – рявкнул он, не выдержав увещеваний герцога Лодерского, который прекрасно понимал, к чему все это может привести.
Увы, в его подчинении был только гарнизон, да и то не полностью, там маркиз Савский командует и его люди. Противопоставить герцогу Эндорскому Лодерский ничего не мог. А тому эта ситуация явно нравилась. Впервые он может разговаривать свысока с кем-то равным себе. Похоже, он и о цели забыл, так загордился – главный в столице!
И уж если герцог Эндорский не слушал Лодерского, то маркиза Савского и графа Дирана, являвшегося главным в столице в отсутствие короля, он вообще ни во что не ставил. Граф, впрочем, и не пытался встревать. Первые два дня он смотрел на все творившееся вокруг, а потом вдруг исчез. Сначала это никого не встревожило, пока из лагеря войск герцога Торендского не стали приходить воззвания от имени графа к солдатам гарнизона – оставлять мятежников и переходить на сторону короля.
