Снаружи холодно, так что рукав моего мешковатого пальто вроде как скрывает тот факт, что я сжимаю руку Сабрины. Мне хочется обнять ее, поцеловать в щеку, прижать ближе, но не думаю, что памятная церемония в честь Бо – то место, где стоит объявлять миру о наших отношениях. Хотя все происходящее кажется мне нереальным: девушка рядом со мной беременна и носит моего ребенка, а никто даже не знает об этом.
Мы вообще не говорили о ребенке. Я не знаю, планирует ли Сабрина делать аборт. Черт, достаточно того, через что она уже прошла. Надеюсь, что она посвятит меня в свои планы, учитывая ее отстраненность всю эту неделю. Смерть Бо сильно ударила по ней. И, глядя на то, что гибель друга сделала с Дином, я еще больше не хочу подталкивать Сабрину к разговору. Только не тогда, когда она пытается справиться с утратой друга.
Рядом слышны тихие всхлипы. Это Ханна. Смолкший шум подсказывает, что демонстрация фрагментов из жизни Бо закончился. С места поднимается его старшая сестра, Джоанна.
Я напрягаюсь, потому что знаю: сейчас станет еще больнее.
Джоанна – красивая женщина, с темным бобом до подбородка и голубыми, как у Бо, глазами. Эти глаза и лицо кажутся теперь безжизненными, как и у ее родителей.
В своем простом черном платье она садится за клавиши рояля на другой стороне помоста. Я все спрашивал себя, зачем там рояль, теперь знаю. Джоанна Максвелл занималась музыкой, когда пришла в Брайар, и нашла работу на Бродвее сразу после выпуска. Ханна говорит, она – невероятная певица.
Я морщусь, когда микрофон фонит на весь стадион.
– Прошу прощения, – шепчет Джоанна, затем поправляет микрофон и склоняется ближе. – Немногие из вас знали это, но мой брат на самом деле был довольно неплохим певцом, хотя и не рискнул бы петь на публике. В конце концов, он должен был поддерживать свою репутацию крутого парня.
По трибунам прокатывается слабый смех. Он кажется жутковатым в сочетании с нависшей над нами волной горя.
– В общем, Бо был большим любителем музыки. Когда мы были маленькими, мы иногда бегали в комнату отца и играли с его проигрывателем. – Она бросает робкий взгляд на отца.
– Прости, что признаюсь только сейчас, пап. Но, клянусь, мы не взламывали бар. – Она делает паузу. – По крайней мере, пока не стали старше.
Мистер Максвелл невесело качает головой. По трибунам пробегает еще одна волна смеха.
– Мы любили слушать Битлз. – Она снова поправляет микрофон и кладет пальцы на клавиши цвета слоновой кости. – Это была любимая песня Бо, так что… – Голос Джоанны дрожит. – Я хочу спеть ее для него сегодня.
Сердце сжимается, когда первые аккорды Let It Be заполняют стадион. Сабрина крепче сжимает мою руку. Ее пальцы холодные как лед, и я растираю их, надеясь согреть, хотя знаю, что мои – такие же ледяные.
К тому моменту, как Джоанна заканчивает петь, на трибунах не остается никого, чьи глаза не были бы влажными от слез. Я пытаюсь сморгнуть соленые капли, но в конце концов сдаюсь и позволяю им струиться по щекам.
Затем Джоанна изящно встает из-за рояля и возвращается к родителям. Наступает время речей, и слезы текут лишь сильнее. Тренер Делюка встает за кафедру и говорит о том, каким талантливым игроком был Бо, о целеустремленности, о силе его характера. Затем речь произносят несколько его товарищей по команде, заставляя нас снова смеяться историям о проделках Бо в раздевалке. Мать Бо благодарит всех за то, что пришли, что поддерживали ее сына, что любили его.
Я чувствую себя опустошенным, когда церемония подходит к концу.
В воздухе витает невыразимая скорбь, когда люди встают со своих мест и спускаются вниз по проходам. Сабрина отпускает мою руку и идет впереди меня. Хоуп и Карин зажимают ее с обеих сторон, обнимая за плечи, когда они все втроем спускаются по ступеням.
Внизу я подхожу к ней сзади и склоняюсь, чтобы прошептать на ухо:
– Хочешь, чтобы я приехал в Бостон сегодня?
Она легонько качает головой, и я чувствую разочарование и недоумение. Она, должно быть, видит это в моем взгляде, поскольку закусывает губу и шепчет:
– Мы скоро поговорим, окей?
– Окей, – шепчу я в ответ.
С сердцем, застрявшим где-то в горле, я наблюдаю, как она уходит.
– Что это было? – Гаррет появляется рядом, пристально глядя в удаляющуюся спину Сабрины.
– Просто выразил соболезнования, – лгу я. – Это Сабрина Джеймс… она когда-то встречалась с Бо.
– О. – Он хмурится. – Сабрина Дина?
Моя Сабрина.
Я подавляю очередной приступ разочарования и безразлично пожимаю плечами.
– Полагаю.
Меня, мать его, тошнит от этого. Я хочу рассказать друзьям о Сабрине. Хочу поделиться с ними новостью о ребенке и получить их совет, но она заставила меня пообещать не говорить ни слова, пока не будет принято решение. Но если она не захочет оставлять ребенка, то вообще нет смысла им рассказывать. Что я тогда скажу? «От меня залетела одна девушка, но она сделала аборт, так что и говорить не о чем»?
От мыслей в горле пересохло. Понятия не имею, как я дошел до такого. Друзья дразнят меня бойскаутом за то, что это «будь готов» – у меня в крови. Но одна легкомысленная ошибка, и теперь я могу стать отцом. В двадцать два, мать его, года.
Не знаю, справлюсь ли я.
Меня охватывает паника. Я терпеливый парень. Твердый, как скала. С ясной головой на плечах. Который хочет завести семью, хочет детей, жену, собаку и чертов забор из штакетника… однажды. Не сегодня. Не через девять месяцев. Не…
У тебя может не быть выбора.
– Идем, – говорит Гаррет, мягко подталкивая меня локтем. – Вернемся домой.
Поборов панику, я позволяю друзьям вывести меня со стадиона на парковку. Я приехал в кампус с Гарретом и Ханной, так что забираюсь на заднее сиденье «джипа» Гаррета. Элли проскальзывает, занимая место рядом. Всю дорогу домой мы молчим.
Как только входим в переднюю, Элли спешит наверх по ступеням в комнату Дина. Я все еще не могу поверить, что он не пошел на церемонию прощания с Бо, но мне кажется, что в жизни Дина еще не было серьезных потерь. Не думаю, что он знает, как с этим справляться, и внутренне молюсь, чтобы Элли смогла пробиться к нему через этот щит.
Остальные сбрасывают пальто и ботинки и тащатся в гостиную. Ханна и Грейс делают кофе, и некоторое время мы сидим молча, как будто у всех посттравматическое расстройство или что-то вроде того. Мы потеряли друга и никак не можем осознать это.
В конце концов Гаррет медленно ослабляет галстук, снимает его и бросает на одну из ручек дивана. Затем говорит, устало вздыхая:
– Выпуск через несколько месяцев.
Все кивают – то ли потому, что соглашаются с этим, то ли просто дают понять, что услышали.
