Он окидывает взглядом гостиную, и на его лице появляется грусть.
– Я буду скучать по этому дому.
Да, я тоже. И до сих пор понятия не имею, где буду в мае. План был переехать обратно в Техас, но реализовать его не получится, когда между нами с Сабриной такая неопределенность. К маю станет точно известно насчет ребенка. Я искал информацию в Интернете и знаю, что, если Сабрина выберет аборт, она должна будет сделать это до первых чисел марта.
Я едва подавляю стон. Боже, как же не хочется думать о том, к чему я пришел. К чему мы пришли.
– С нетерпением жду, когда начнем искать квартиру, – говорит Ханна, но вопреки ее словам в голосе нет и следа нетерпения.
– Мы найдем что-нибудь крутое, – заверяет ее Гаррет.
Она бросает взгляд на Грейс.
– Вы, ребята, все еще ищете что-нибудь на полпути между Гастингсом и Провиденсом?
Грейс кивает и прижимается ближе к Логану, который нежно проводит пальцами по ее длинным волосам.
Меня наполняет зависть. Они понятия не имеют, как им повезло, что они могут строить реальные планы на будущее. Агент Гаррета ведет переговоры с Брюинсом, а это значит, что Гаррет и Уэлси будут жить в Бостоне после того, как он подпишет договор с командой. Грейс еще два года проучится в Брайаре, но Логан уже включен в состав запасной команды Брюинса, так что он будет играть в Провиденсе, пока его, как все надеются, не позовут в команду профессионалов.
А я? Черт возьми, кто знает.
– Ты поедешь назад в Техас сразу после выпуска или останешься тут на лето?
Вопрос Логана рождает в груди чувство дискомфорта.
– Еще не знаю. Все зависит от того, какие будут возможности для бизнеса.
Нет, все зависит от того, решит ли моя девушка рожать моего ребенка.
Но и первая причина, думаю, имеет место быть.
– Я все еще уверена, что тебе стоит открыть ресторан, – поддразнивает Ханна. – Ты мог бы придумать забавные названия со словом Такер
[5] для всех своих блюд.
Я пожимаю плечами.
– Нет. Не хочу быть поваром и не хочу стресса от владения таким нестабильным бизнесом. Рестораны постоянно закрываются… Слишком большой риск.
Я планирую осторожно распорядиться деньгами, оставшимися от отцовской страховки. Они хранились у меня годами, не уверен, что хочу поставить все на ресторан. Однако иных идей у меня нет.
Вообще-то, пора уже придумать что-то, и быстро. Выпуск не за горами. Реальная жизнь зовет. Моя девушка беременна. Нужно принять миллион решений, но прямо сейчас я нахожусь в подвешенном состоянии и не могу принять ни одного. До тех пор пока Сабрина не скажет мне самое важное.
21
Сабрина
Февраль
Когда я иду по заснеженной тропинке в Центральном публичном парке Бостона, в воздухе чувствуется горьковатая прохлада. Мои руки, одетые в перчатки, спрятаны в карманы пальто, красная вязаная шапочка натянута так низко на лоб, что едва не закрывает глаза.
Сегодня на улице очень холодно. Я даже жалею, что предложила Такеру встретиться в парке. Он хотел увидеться у меня, но бабушка и Рэй дома, а я не могу рисковать – они могут подслушать нас и узнать о беременности. Я еще не говорила им. Не говорила никому.
Полагаю, Такер поднимет эту тему, как только мы встретимся, но, когда через пять минут я дохожу до фонтана Брюэра, первое, что он говорит мне, это:
– Ненавижу фонтаны.
– Да ладно. Есть причины?
– В них нет особого смысла. – Затем он заключает меня в долгие-долгие объятия, и я вдруг понимаю, что вишу на нем, цепляясь за его теплое крепкое тело.
Я не видела его с момента памятной церемонии Бо. Это было две недели назад. Две недели. Клянусь, у Джона Такера терпение, о котором можно только мечтать. Он не умолял меня о встрече, не давил, желая обсудить нашу ситуацию. Не делал ничего, просто стоял в стороне и ждал.
– Но они красивые, – шепчу я в ответ на его замечание.
Его губы ненадолго касаются моих.
– Не такие красивые, как ты. – Он обнимает меня еще крепче, а я изо всех сил стараюсь не разрыдаться.
В последнее время у меня гормональные перепады. Постоянно на грани истерики, не знаю, из-за беременности или потому что скучаю по Такеру.
Черт, мне не хватает его так сильно, что это разбивает мне сердце, но я не знаю, что говорить и что делать, когда оказываюсь рядом.
Наконец мы освобождаем друг друга из объятий и оба неловко отступаем назад. Его лицо выглядит озадаченным – вероятно, он хочет задать мне дюжину вопросов, но не озвучивает ни один из них, и я говорю:
– Давай пройдемся. Если будем ходить, может, не замерзнем до смерти.
Я позволяю ему приобнять меня, мы смеемся и идем по тропинке, а наши ботинки скрипят по тонкому слою снега.
– Как учеба? – спрашивает он охрипшим голосом.
– Нормально вроде. – Это ложь. Все совсем не нормально. Я не могу сконцентрироваться ни на чем, кроме изменений, пока еще незначительных, в собственном теле. – А у тебя?
Он пожимает плечами.
– Не очень. Было сложно сосредоточиться, после того как… – Он замолкает.
– После того как случилось это? – Я показываю на свой живот.
– Да. И Бо тоже… Дин не очень хорошо справляется, и дома атмосфера очень напряженная.
– Мне жаль.
– Станет лучше. – Это все, что он говорит.
Боже, хотела бы я иметь его уверенность. И его стойкость. И смелость. Сейчас мне всего этого не хватает. От одной мысли, что рано или поздно придется говорить о розовато-синем слоненке, которым я могу разродиться, начинает тошнить. Или, может быть, это утренняя тошнота.
Но, как обычно, Такер не форсирует события. Он просто меняет тему.
– Ты часто приходила сюда, когда была подростком? – Он обводит жестом прекрасную природу вокруг.
– Когда была маленькой, – признаюсь я. – Тогда я жила только с мамой и бабушкой, и мы приходили сюда каждые выходные. На пруду с лягушками я научилась кататься на коньках.
Он искоса смотрит на меня.
– Ты не часто говоришь о маме.
– Не о чем говорить. – От внезапно нахлынувшей обиды дыхание спирает. – Ее никогда не было рядом. То есть… она пыталась стать хорошей матерью, когда я была очень маленькой, лет до шести. Но потом мужчины в ее жизни стали важнее меня.
Рука Така, затянутая в перчатку, сжимает мое плечо.
– Мне жаль, дорогая.
– Что было, то было. – Я бросаю взгляд на него. – Ты близок со своей матерью, верно?
