Он кивает.
– Она лучшая женщина из всех, кого я знаю.
От эмоций перехватывает дыхание. Такер, может, и потерял отца в раннем возрасте, но, очевидно, его мать сделала все, чтобы компенсировать эту потерю. Судя по его рассказам, она работала на износ, чтобы у сына была хорошая жизнь. Моя собственная мама могла бы взять несколько уроков у миссис Такер. Впрочем, как и бабушка.
– Наше детство было таким разным, – говорю я.
– И все же мы выросли замечательными людьми.
Он – может быть. А я… я не чувствую себя сейчас замечательным человеком. Но, пожалуй, оставляю эту мысль при себе.
– Твоя мама хочет, чтобы ты вернулся в Техас после колледжа?
– Да. – Он останавливается посреди тропинки, устало вздыхая.
– А сам-то хочешь вернуться? – спрашиваю я и затаив дыхание жду ответа.
– Не знаю.
Он зарывается пальцами в свои каштановые волосы, и я слежу за движениями его рук. Волосы Такера выглядят такими мягкими. Они такие же и на ощупь… Знаю это не понаслышке, потому что не раз пробегалась по ним пальцами. И хочу сделать это сейчас, но, боюсь, если дотронусь до него, уже не смогу остановиться.
– Я всегда планировал вернуться назад после выпуска. Хотел быть рядом с мамой, заботиться о ней, понимаешь? Но когда я гостил у нее на каникулах… – Он тяжело вздыхает. – В Паттерсоне нет возможностей. Никаких. Это крошечный городок, который не расширяется вот уже сотню лет. И у меня даже не выйдет ездить на работу в Даллас, потому что это четыре часа дороги. Изначально я хотел жить в Далласе и оставаться в Паттерсоне на выходные, но чем больше об этом думаю, тем более выматывающим мне кажется такой план.
– И что ты собираешься делать?
– Понятия не имею.
Я жду, когда он задаст ответный вопрос, что я собираюсь делать с нашим ребенком, но он не затрагивает этой темы.
– Хочешь, пойдем, посмотрим немного на тех, кто катается на льду?
– Конечно.
Мы снова идем. Его рука все еще обнимает меня, а знакомый запах касается ноздрей и заставляет меня изнывать от желания. Я хочу поцеловать его. Нет, хочу оттащить его туда, где он припарковал свой грузовичок, и растерзать его. Хочу чувствовать его губы на своих, его руки на своей груди и его член, двигающийся внутри меня.
Не доходя до пруда, мы слышим счастливый визг детей. Я чувствую горечь, когда мы подходим к перилам. Десятки людей проносятся мимо нас по блестящей поверхности катка. Дети укутаны в разноцветные пальто и шарфы, одеты в варежки. Семьи катаются вместе. Пары скользят рука об руку.
Такер берет мою руку, сплетая наши затянутые в перчатки пальцы, и мы стоим там, глядя на белый круг. Мое сердце пропускает удар, потому что я чувствую себя так, будто мы – настоящая пара. Просто два счастливых человека, проводящих день в парке и наслаждающихся компанией друг друга.
– О черт, видишь того человека? – вдруг спрашивает Такер.
Я слежу за его взглядом и замечаю высокого седого человека в синей парке, на черных коньках.
– Да… Ты его знаешь?
Он прищуривается.
– Нет. На секунду мне показалось, что да, но он просто похож.
– На кого? – с любопытством спрашиваю я.
– На тренера Смерть.
Я едва подавляю смех.
– Подожди, может, я не расслышала… Ты только что сказал «тренер Смерть»?
Взрыв его смеха щекочет мою щеку.
– Ага. И я не шучу, дорогая. Моего первого тренера по хоккею звали Пол Смерть. Очевидно, это старая британская фамилия. Или, может, уэльская. Сейчас уже не вспомню.
Я разворачиваюсь, опираясь спиной о перила.
– Он был такой же страшный, как и его фамилия?
– Самый милый парень из всех, кого я знал, – объявляет Такер.
– Серьезно?
– О да. Он был первым, кто сказал, что у меня есть потенциал. Мне тогда было пять лет. Я умолял маму разрешить мне ходить на тренировки, и она повезла меня на тот стадион в часе пути, потому что в Паттерсоне не было катка. Тренер Смерть присел на корточки, пожал мне руку и сказал: «Да-да, я вижу это, малыш. У тебя есть потенциал». – Такер усмехается. – Это была его любимая фраза: «да-да». Я начал повторять ее дома, и она сводила маму с ума.
Я смеюсь.
– Так, значит, тренер Смерть – кумир твоего детства?
– Можно сказать и так. – Он склоняет голову. – А как насчет тебя? Кто был твоим кумиром?
– У меня их было пять, – я улыбаюсь, – и они назывались ’N Sync.
Он раскрывает рот от удивления.
– О нет, дорогая. Скажи мне, что это не так. Ты фанатела от мальчиковой группы?
– Настолько, что даже не смешно. Бабушка взяла меня на их концерт, когда мне было двенадцать. Клянусь, той ночью у меня случился первый оргазм.
Он запрокидывает голову и свистит.
– Сказала же, это не смешно, – рычу я. – Я была одержима. Писала «Сабрина Тимберлейк» во всех своих школьных тетрадках.
– Честно, не могу себе это представить.
– Почему нет?
– Потому что ты все время такая серьезная. Когда я представляю тебя ребенком, вижу, как ты развлекаешься, читая учебники и заранее проходя оценочные тесты четвертого класса.
На моем лице появляется кривая улыбка.
– Да, это тоже про меня. Но я всегда находила время для Джастина. Делала перерывы в учебе и целовала его фото. С языком.
Такер снова присвистывает.
– Боже, Сабрина. Не знаю, могу ли я дальше с тобой встречаться.
Мое хорошее настроение улетучивается так же быстро, как и появилось. Не из-за того, что он сказал: я знаю, что это шутка, – а из-розовато-голубого слоника, будь он проклят.
Мы с Такером встречались всего несколько месяцев, прежде чем на нас упала эта «бомба» с младенцем. Есть ли у нас будущее? Мне нравится быть с Такером. С ним проще, чем с кем бы то ни было. Я даже начала видеть нас вместе, но как насчет него? Вдруг я ему надоела и он хочет бросить меня?
Если мы сохраним этого ребенка, то будущее определено. Мы станем частью жизни друг друга, хотим того или нет, хочет он того или нет.
– Что не так? – озабоченно спрашивает Такер.
В горле встает ком.
– Я… – мое лицо искажается от боли, – еще не приняла решения.
– Знаю. – Его голос становится хриплым.
– Мне страшно. – Я смотрю на свои ботинки, не в силах поднять глаза на него. – Очень страшно, Так.
– Знаю, – повторяет он, а затем потирает лицо. – Как и я.
Я всматриваюсь в его лицо.
