Захлебывающийся ритм отстукиваемых аппаратом точек и тире свидетельствовал о том, что на другом конце линии находится Уильямсон.
Часовой механизм обнаружен и – обезврежен в основании колонны Нельсона. Откомандированный офицер рапортует, что на вид он – сложный. Крепкие пружины и шестнадцать пачек динамита. Должен был сработать через тринадцать часов, то есть в 9 вечера. Сегодня отправлю наряд полиции еще раз обыскать Хоум-офис – пожалуйста подтвердите получение…
Таниэль держал в одной руке вылезающую из аппарата телеграфную ленту, положив другую руку на бронзовую рукоятку ключа, и, как только Уильямсон остановился, отстучал в ответ:
– ДУ Долли сообщение получено.
Последовала пауза. ДУ означало «доброе утро», но Таниэль тут же сообразил, что Уильямсону с его скрупулезной манерой кодирования, скорее всего, это неизвестно. Его собственный английский с тех пор, как он стал телеграфистом, быстро претерпел изменения. Телеграфисты пользовались множеством сокращений. ДУ – «доброе утро», П – «продолжайте», 1 – «минуточку», О – «отвяжитесь» (последнее, как правило, адресовалось в Форин-офис).
– Как вы – всегда узнаете, что это я?
– По вашей манере печатать.
– Вы, ребята из Хоум-офиса, иногда раздражаете. Собираетесь – пойти выпить после работы? Похоже, все – сговариваются закончить день в – «Восходящем Солнце».
Это был паб напротив Скотланд-Ярда, чуть ниже Трафальгарской площади.
– Надеюсь пойти, – ответил Таниэль. – Не планирую умереть на службе у британского правительства. Слишком маленькая компенсация. Помните часы, которые кто-то оставил у меня дома?
– Да, а что?
– Крышка раньше не открывалась. Она открылась сегодня. Думаю, вам надо на них взглянуть.
– Большие?
– Карманные.
– Значит, не взрывоопасны. Это – чертовски странно, но сегодня нет времени ни для чего, что не содержит – в себе динамита. Извините. Должен идти.
– Постойте. Вы сказали, что часовой механизм под колонной был поставлен на 9 вечера. Если есть и другие бомбы, надо ли ожидать, что они установлены на то же время?
Долгая пауза. Затем:
– Да.
Таниэль отнес первое сообщение старшему клерку и выбросил остальную ленту с перепиской. Когда он вернулся, выброшенная лента в корзине для бумаг медленно расправлялась, как сухожилия умершего существа. Глядя на нее, Таниэль почувствовал, что ему тоже необходимо распрямиться. У него уже некоторое время болела затекшая шея, так как давно не выдавалось свободной минуты, чтобы просто походить и расправить мышцы.
– Уильямсон говорит, что все может произойти сегодня вечером, в девять, – объявил Таниэль.
Трое телеграфистов прервали работу, и в комнате на мгновение наступила тишина. И в эту короткую паузу раздался гром орудийной стрельбы. Все четверо подскочили на своих местах, но почти сразу нервно рассмеялись. Это была всего лишь конная гвардия. Ежедневно в восемь утра они стреляют на плац-параде. Таниэль достал часы, чтобы для верности проверить время стрельбы. Так и есть, ажурные стрелки показывали восемь. Розовое золото блестело знакомым цветом человеческого голоса.
– Ух! – восхищенно сказал Парк. – Откуда они у вас?
– Это подарок.
Парк вытягивал из аппарата телеграфную ленту, и она, хрустя и потрескивая, серпантином ложилась на пол. Записав сообщение, он покосился на бумажный кружок в крышке часов.
– Мори, – прочитал он. – Это ведь довольно известная марка?
– Я не знаю, – честно ответил Таниэль. В это время заработал еще один аппарат, соединенный с Центральной биржей, и они занялись каждый своей работой.
Таниэль писал, когда сзади подошел старший клерк и передал ему через плечо папку с сообщениями, которые следовало отправить сегодня. Все еще принимая и записывая телеграмму с Центральной биржи, Таниэль открыл папку и левой рукой начал отстукивать лежавшие сверху сообщения в ритме хорового вступления из «Иоланты». Он слушал ее в прошлом году. Пошлое либретто комической оперы не могло испортить чудесной музыки Артура Салливана, достойной любого более известного композитора. Дома, в коробке с нотами Таниэль до сих пор хранил программку и литографию с того спектакля.
– Как вам это удается, – спросил Парк, ставший более разговорчивым после того, как они оба нарушили обычное молчание. Два телеграфиста в дальнем конце комнаты посмотрели на Таниэля, прислушиваясь.
– Что?
– Писать одной рукой и кодировать другой.
– А… Это все равно что играть на фортепьяно.
– Где вы выучились играть на фортепьяно? – удивился Парк.
– Мой… отец был лесничим в поместье, хозяин которого был замечательным пианистом, к тому же бездетным. Он просто сгорал от желания научить кого-нибудь играть. Если б я отказался, он, возможно, попробовал бы учить собаку.
Оба рассмеялись.
– Вы хорошо играете?
– Сейчас уже нет.
Вскоре явились посланные Уильямсоном полицейские. Таниэлю хотелось показать им часы, но передумал, вспомнив слова Уильямсона о том, что в них нечего искать, к тому же, настаивая на этом, он мог бы напугать остальных телеграфистов. После того как полицейские заглянули под телеграфные аппараты, Таниэль вернулся к кодированию, отправляя одно за другим сообщения из папки. По большей части они для него были лишены смысла, представляя собой обрывки переговоров, которых он не слышал. Некоторые, правда, были понятны. Форин-офис устраивал в следующем месяце бал, и в одной из телеграмм было подтверждение заказа шести ящиков шампанского для министра иностранных дел.
– Стиплтон, это из Гилберта и Салливана?
Обернувшись, он увидел старшего клерка.
– Да.
– Будьте внимательней. В ваших руках может оказаться судьба нации!
– Вряд ли. Это в основном переписка о шампанском для лорда Левесона.
– Продолжайте работать, – со вздохом сказал старший клерк.
Полицейские вернулись спустя три часа и сообщили, что ничего не обнаружили. За столь короткий срок они вряд ли могли все тщательно осмотреть, просто прошли по помещениям и заглянули в несколько шкафов. Старший клерк неожиданно объявил, что всем, кто рано начал смену, предлагается сделать перерыв, чтобы поесть и выпить чаю. Им предстоит сегодня работать до девяти вечера. После этого они так или иначе будут свободны.
Довольный, что представилась возможность размять уставшие мышцы, Таниэль спустился в маленькую столовую и встал в очередь за своей тарелкой супа, который сегодня, в виде исключения, давали бесплатно. В очереди не слышно было обычной болтовни, и стук половника, которым повар разливал суп, казался в тишине очень громким. Таниэль размышлял о том, что привело его в это место.
