– Будет намного проще, если я получу дом тетки без необходимости выходить за кого-либо замуж с единственной целью завладеть ключами.
Мать сняла темные очки и посмотрела на нее полным упрека взглядом.
– Другого выхода нет. Конечно, если бы это зависело от меня, ты бы немедленно получила дом, но я понятия не имею, как это можно сделать. Закон очень путаный. Не сомневаюсь, что твой отец лучше во всем этом разбирается, я в этом уверена.
– Да, я знаю. Прости мне мою раздражительность. Я просто имела в виду, что предпочла бы сама зарабатывать на жизнь. Я почти приступила к важному эксперименту. Если он окажется удачным, мне не надо будет ни за кого выходить замуж. Я тогда получу здесь стипендию и жилье.
– А что, если ничего не получится?
– Ну, я… я думаю, все получится, – она сглотнула, подбирая выражения, чтобы ее объяснения не звучали высокомерно. – Этот эксперимент уже ставили раньше, но не вполне правильно. Я сейчас как раз работаю, чтобы это исправить. Это будет довольно несложно.
– Ну а если все-таки нет? – настаивала ее мать. – Просто скажи, что пойдешь на этот бал, и я почувствую себя счастливой. Мне неприятно думать, что тебе придется вернуться домой и страдать там от безделья.
– Если мне придется вернуться домой, я найду для себя работу учительницы в школе, – возразила она, стараясь казаться воодушевленной этой идеей.
– И ты уверена, что это лучше, чем выйти замуж за Фрэнсиса Фэншоу?
Грэйс начала терять терпение.
– Послушай, если я выйду замуж, я стану чьей-то женой. У жен есть обязанности. Если у меня будут дети, я года на полтора потеряю рассудок – не смотри на меня так: с тобой это было и с Джеймсом, и с Вильямом, и это было ужасно – полтора года рыданий по всякому поводу и без и каша вместо мозгов – в таком состоянии я просто не смогу работать. А потом то же самое произойдет со следующим ребенком, а потом я постепенно вообще расхочу работать, и в голове у меня постоянно будет каша, и я буду просто…
– Что? – воскликнула мать, повышая голос. – Ты будешь кем? Будешь вроде меня? Это что, так ужасно? Ты относишься ко мне с таким пренебрежением, а ведь я смогла доехать сюда, чтобы тебе обо всем рассказать! Не так уж много женщин отважится отправиться на расстояние более пятидесяти миль от дома в одиночку!
Грэйс не стала спорить; как всегда, у нее появилось чувство, что она ударила котенка, она почти ощущала под своей рукой его хрупкие косточки. Она долго просила прощения, а потом, взяв мать под руку, медленно, так как та не могла ходить быстро, повела ее в пустую столовую и попросила принести чай.
Пока чай заваривался, Грэйс, как бы размышляя вслух и стараясь говорить непринужденно, заявила, что, возможно, на балу будет действительно весело.
После этого, казалось, все утряслось. Поскольку леди Кэрроу не заказала для себя номер в гостинице, но слишком устала, чтобы сразу отправиться на поезде в обратный путь, Грэйс пришлось отвести ее в домик для гостей напротив здания колледжа. Зная, что мать будет чувствовать себя неуютно на новом месте, Грэйс провела с ней остаток дня. Когда она, наконец, вернулась в колледж, уже темнело. Кузнечик, проникший к ней в комнату через открытое окно, сидел на ее реферате об эфире. Грэйс согнала его. Неловко согнувшись над столом, она долго стояла, проглядывая страницы, пока у нее не заболела спина. В ее отсутствие ей перестелили постель, свежие простыни притягивали ее, но она и так уже потеряла слишком много времени. Усевшись в свое неудобное кресло, она зажгла лампу и ущипнула себя, чтобы не заснуть за чтением.
Грэйс закончила чтение реферата после полуночи и только тогда обнаружила свои часы, лежащие на стопке уже прочитанных книг. Досадуя на себя, она взяла часы в руки и открыла крышку, чтобы завести их. Часы уже были заведены до упора. Они показывали правильное время. Кто-то отполировал их, и во внутреннюю часть крышки была вложена аккуратно обрезанная по кругу новая копия гарантии от мастера. Недоумевая, она посмотрела на запертую дверь и решила утром расспросить привратника. Однако утром она забыла об этом, отправившись провожать мать на станцию.
X
Лондон, июнь 1884 года
Старший клерк промчался мимо на роликовых коньках. Таниэль не стал спрашивать его, что это значит. Этим утром, проснувшись, он обнаружил в своем чемодане уютно устроившегося там Катцу; по-видимому, на сегодня осьминог решил несколько изменить свои странные привычки. В чемодане уже недоставало нескольких пар носков и воротничков. У Таниэля не было настроения протестовать. В чистой кухне с дверью, открытой в мастерскую, откуда доносилось тиканье и вздохи часов, он ощущал себя сидящим на берегу моря. Все это закончится, когда Спиндл завершит свой отчет и Уильямсон пришлет сюда своих людей.
Таниэль нажал пальцами на веки и следил за цветами входящего кодированного сообщения, стараясь собраться с силами, чтобы снова отправиться к Уильямсону. Он хотел убедиться, что Уильямсон получил его телеграмму, кроме того, надо было сообщить ему об алмазах в механизме Катцу. Он медлил, перед ним ясно вырисовывалось его собственное будущее, когда ему придется вернуться в свое жилище по соседству с тюрьмой и речной сыростью после того, как он поможет превратить в призрак висельника человека, использующего алмазы, каким бы преступным путем они ни были заработаны, для создания совершенных механизмов. Он вздрогнул, когда на его плечо опустилась чья-то рука.
– Вот так на, это вы! Что вы тут делаете, прячась ото всех?
Это был джентльмен, которого он встречал вчера, мистер Фэншоу.
– О… доброе утро, – ответил Таниэль. – Если бы я знал, что вы здесь работаете, я бы, конечно, заговорил об этом вчера.
– Я не вполне отсюда, – произнес Фэншоу театральным шепотом. – Я прислужник Форин-офиса, и я похищаю людей, – он с интересом посмотрел на Таниэля. – Удивительно, что мы вас до сих пор не наняли, принимая во внимание ваш опыт в восточных делах.
– Мой… что?
– Крофт! Крофт! Я его у вас забираю. Клянусь, это последний.
– Не понимаю, почему Хоум-офис должен становиться жертвой устраиваемых Форин-офисом развлечений, – язвительно сказал старший клерк.
– Зачем вы надели ролики?
– Так приходится делать меньше движений.
– Я вам его верну к следующей пятнице, не волнуйтесь, – ухмыльнулся Фэншоу. – Нам в ту сторону, мистер…
– Стиплтон.
Таниэль еле поспевал за стремительно шагающим Фэншоу. Вскоре они вновь оказались на нижнем этаже в длинной, богато декорированной галерее, соединяющей Хоум- и Форин-офисы. Над лестницей из красного дерева, поскрипывание которой под ногами отдавалось гулким величественным эхом, висел портрет королевы в полный рост.
– Простите, сэр, я не понимаю, что происходит…
– Происходит то, что Форин-офис устраивает бал, – ответил Фэншоу, – а балы Форин-офиса всегда требуют огромной – размером с Гималаи – административной подготовки. Очень важно, чтобы на балу присутствовали всевозможные послы, и все они должны в определенное время поговорить с таким-то и таким-то или с тем-то и тем-то, и нет, такого-то нельзя сажать рядом с индийцами, и – как? у нас нет зеленого чая? И будут ли итальянцы, потому что, если будут, то венгры не придут, и так далее… Улавливаете суть? – Он бросил лукавый взгляд в сторону королевы. – И все это, конечно, оказывается важнее, чем информация о том, какой заговор готовится в Китае, или не собирается ли Киётака Курода снова вторгнуться в Корею. Дипломатические переговоры, происходящие во время бала, неизбежно отвлекают сотрудников от менее существенных территорий. Если в стране нет британского присутствия, она никого не интересует. Это, конечно, глупый подход, поэтому я привлекаю людей из других департаментов. У нас никто не говорит по-японски, и мне нужен кто-нибудь в помощь.
